Большое внимание уделил комиссар нашей партячейке. С момента выезда из Краславы она выросла и теперь объединяла в своих рядах 36 красноармейцев и 9 командиров.
До поздней ночи затянулось партийное собрание. Комиссар подробно рассказал нам о решениях восьмого съезда партии большевиков, изложил новую, принятую съездом программу, доложил о ходе обсуждения на съезде военного положения и военной политики партии.
* * *
Наступление белополяков было отбито, и наш отряд, потерявший около половины состава, перебросили в Великие Луки. Здесь находился штаб армии. При встрече Иванченко похвалил нас, сказал, что сам командующий армией А. И. Корк приказал вывести отряд на переформирование.
Пополнение мы получили из мобилизованных, уроженцев Смоленской и Могилевской губерний. Начались усиленные военные занятия от рассвета до сумерек.
Командование отрядом поселилось в бревенчатом, почерневшем от времени и дождей просторном поповском доме. Хозяйство у попа вела его мать. При встречах с нами она первой здоровалась, приветливо улыбалась, низко кланялась, всем своим видом показывая расположение. За глаза же, как стало известно, ругала нас безбожниками, проклятыми большевиками, египетской чумой и наказанием господним.
По утрам она долго молилась перед иконами, крестилась при всяком удобном и неудобном случае и, продавая нам пропущенное через сепаратор молоко по самой высокой цене, божилась, что оно «сей минутой» надоено и совсем, совсем свежее. Такое лицемерие в конце концов вывело из терпения нашего Лободу. Как-то утром, когда на кухне собрались женщины — старуха, попадья и ее сестра, — он заявил:
— Удивительный сон я сегодня видел!
— Какой, расскажите, — встрепенулись женщины.
— Сны бог посылает. Они зачастую вещие бывают, — добавила старуха.
— Да, да, — поддержал ее Лобода и стал с серьезным видом рассказывать:
— Приснилось мне, будто я умер…
— Хороший сон. Долго жить будете, — вставляет старуха и крестится.
— Лежу с закрытыми глазами, а все вижу и слышу. Повезли меня на погост, отпевают, зарывают в могилу. Стало так тяжело, что хотелось сбросить землю, выскочить на свет божий.
— Это ваша душенька отлетала к господу, — поясняет старуха и снова крестится.
— Вот именно отлетала. Поднялся я на небо, иду по дороге, и вижу, как на левой стороне мучится народ: один висит на железном крюке, второй — подвешен за руки, третьего черти колют вилами, одной женщине в раскрытый рот льют из ведра керосин…
— Каждому воздается по его грехам на земле, — замечает старуха.
Лобода подмигивает мне и продолжает:
— Иду это я, значит, дальше и вдруг слышу голос: «Сеня, остановись!» Повернулся, смотрю: два черта подбрасывают на рогах мою тетку Степаниду. Той плохо. Ее давно тошнит, а черти все качают и качают. Спрашиваю: «За что тебя, тетушка, так мучат?» Черти на минуту приостановились, а тетка отвечает: «Говорят, Сеня, будто я на базаре честной народ обвешивала да в молоко воду подливала. Скажи им, что это неправда!»
Женщины переглянулись. Попадья закрыла рот платком, чтобы не расхохотаться. Бабка смутилась и направилась к выходу со словами:
— Грешный сон! Его не только рассказывать, но и слушать грешно.
На следующее утро молоко было жирнее и вкуснее. Лобода заметил:
— Сон, ежели его к месту рассказать, здорово помогает…
Впрочем, недолго нам пришлось пользоваться этими благами. Отряд перевели в город Торопец, как сказал Иванченко, «поближе к Юденичу». Мы расположились в двух старинных имениях с поэтическими названиями «Отрадное» и «Благословенное».
* * *
Незаметно приближалась зима. В октябре 1919 года по решению ЦК РКП (б) был введен институт политических руководителей рот, эскадронов и равных им подразделений. У нас комиссаром назначили К. Ланиса.
Ланис всячески поощрял красноармейскую инициативу. У нас работали товарищеский суд, контрольно-хозяйственная и культурно-просветительная комиссии. Коммунисты раздобыли учебники, большой рулон светло-коричневой оберточной бумаги и организовали занятия по ликвидации неграмотности красноармейцев.
Скрасить долгие осенние вечера нам помогали выступления участников художественной самодеятельности. В отряде нашлось немало талантов. Ерофеев неплохо играл на гармошке, красноармейцы Голодов, Антонов и Зайцев — на балалайках, Ильенков — на мандолине. Мы с Петрунькиным пели дуэтом. Нашлись декламаторы и даже фокусник. А мой ординарец Ермакоб оказался «силачом», он поднимал тяжести, клал на обе лопатки любого противника.
На один из вечеров самодеятельности мы пригласили руководителей уездного комитета партии, председателя уездного Совета и военного комиссара. После концерта председатель Совета сказал:
— С такими силами вы могли бы поставить спектакль в городском клубе.
Секретарь партячейки П. Лацис и комиссар К. Ланис загорелись этой идеей. Они при каждом удобном случае убеждали меня, что нам под силу «любая революционная пьеса». Их поддержали другие командиры.
И вот мы решили поставить сцену в корчме на литовской границе из «Бориса Годунова». Отрывок тем более подходил, что рядом с нами была Литва.
Когда распределяли роли, Ильенков вызвался сыграть самозванца Гришку Отрепьева, Ермаков — пристава, а я — Варлаама.
— Кого бы на роль Мисаила подыскать? — спросил Лацис.
— Чего тут долго подыскивать, — заметил я, — по-моему, из Петрунькина выйдет чудесный Мисаил.
— Что-о? Я — Мисаил? — удивился Петрунькин и растерянно посмотрел на всех.
— А почему бы нет? Рост, фигура, тенорок — все подходит.
— Да я на сцене никогда не бывал, — не сдавался командир взвода.
— В бою тоже никогда не был, а как хорошо начал воевать!
Этот довод оказался самым убедительным.
Не было только хозяйки корчмы. Ее обязался подыскать Ильенков.
Начались читки, заучивание ролей, репетиции. За несколько дней до спектакля Ильенков познакомил нас с высокой, стройной и красивой женщиной, женой одного командира части, согласившейся сыграть роль хозяйки корчмы. Уже первая репетиция с ее участием показала, что она вполне для этого подходит.
Еще задолго до начала спектакля театр заполнили жители Торопца, представители частей гарнизона. Заведующий городским театром-клубом достал реквизит, умело загримировал и одел нас. На мне — дырявый поповский кафтан. Привязанная к животу подушка изменила фигуру. На голове длинные, растрепанные волосы. Седая борода и увеличенный, красный нос совершенно преобразили мое лицо. Петрунькин внешне отменный Мисаил: маленький, щупленький, с глазами-щелочками, узкой бородкой-мочалкой.
