Сама идея минно-артиллерийской позиции была новым словом в оперативном искусстве (в те годы бытовал термин «морская стратегия», такого понятия, как оперативное искусство, еще не существовало). В «Плане» Эссена корабли вступали в бой с линкорами врага на заранее укрепленном рубеже. Его ядром была Центральная минно-артиллерийская позиция. Она состояла из минного заграждения в устье Финского залива — между островом Нарген (Найсар) и полуостровом Порккала-Удд, из береговых батарей на ее северном и южном флангах, которые должны были перекрывать залив своим огнем. К востоку от минного заграждения ожидали противника маневрирующие тактические группы из линейных кораблей и крейсеров, охраняемые новыми эсминцами 1-й Минной дивизии. Им-то и предстояло вступать в бой с форсирующими минные заграждения дредноутами германцев.
На северном фланге Центральной минно-артиллерийской позиции, в финских шхерах, развертывалась флангово-шхерная позиция. Здесь действовали миноносцы 2-й Минной дивизии и отряд канонерских лодок. Наконец, перед минными заграждениями Центральной позиции врага поджидали подводные лодки, а еще далее к западу, где-то на меридиане маяка Тахкона (Тахкуна), что на острове Даго (Хийумаа), несли дозор завесы крейсеров, чтобы вовремя обнаружить подход эскадры противника. Поиск врага должны были вести и сигнально-наблюдательные посты и аэропланы, подчиненные службе разведки и наблюдения флота.
Флагманский артиллерист штаба бригады Вирениус не раз проигрывал со старшими артиллеристами линкоров организацию боя на Центральной минно-артиллерийской позиции — ЦМАП, как ее сокращенно называли в штабных документах. Галлер и его коллеги надеялись, что к огневому рубежу боя эскадра линкоров кайзеровского флота подойдет ослабленной. Ведь в устье залива ее атакуют подводные лодки, а если будет туман или противник рискнет идти ночью, то и миноносцы 2-й Минной дивизии с севера. Наконец, немцам придется форсировать минные поля. Значит, впереди линкоров пойдут тральщики. Их-то и следует остановить артиллерийским огнем кораблей и береговых батарей. Не расчистят проходы тральщики — не пройдут и линкоры.
«Все это выглядит красиво, — говорил как-то Вирениус Галлеру во время затянувшейся допоздна беседы в каюте на „Андрее“. — Но позицию-то нужно еще оборудовать. То есть построить береговые батареи. И непременно вовремя поставить тысячи мин. Последнее Эссен сделать в силах, он, пожалуй, не упустит. Куда хуже со строительством батарей…»
Галлер знал, что план строительства Ревельского укрепленного района был утвержден в Петербурге еще в начале 1912 года. Но Военное министерство, в ведении которого находилась береговая оборона — и приморским крепости, и батареи, не спешило с его осуществлением. Средства расходовались первым делом на строительство крепостей в Царстве Польском — на сухопутном театре будущей войны с Германией и Австро-Венгрией. Тогда Эссен стал добиваться передачи всех приморских крепостей на Балтике в свое подчинение. И в начале 1913 года Военное министерство передало Морскому министерству Ревельско-Порккала-Уддскую крепость, тут же переименованную в Крепость Петра Великого. Работа закипела, но на все нужно время. Да и с поставками артиллерии было плохо: для батарей на островах Иарген и Макилуото, на полуострове Сурон (Суурупи), которым предстояло перекрыть огнем устье Финского залива, еще не изготовили четырнадцать орудий калибром 356 миллиметров, таких же, как на заложенных линейных крейсерах типа «Бородино». Не было для установки в этом же районе и восьми 305-миллиметровых орудий для батарей на островах Нарген и Вульф. Пришлось срочно оборудовать временные батареи из орудий калибром 203 миллиметра на островах Макилуото и Нарген. Галлер работал в комиссии, их принимавшей. Временные батареи, конечно, лучше, чем ничего, но дальность стрельбы их орудий была недостаточна, Финский залив огнем они не перекрывали. Таким образом, в случае если тральщики германцев попытаются проложить путь через минные поля ЦМАП где-то на широтной оси залива, остановить их продвижение смогут только атаки кораблей.
В отпуск за 1914 год Галлер ушел в феврале: Вирениус жаловался на здоровье, осенью собирался на воды в Виши. А заменял флагманского артиллериста штаба бригады обычно Лев Михайлович. Вот так получилось, что он не потерял в том году отпуск, успел убыть до начала войны. Те недели зимы в мирном еще Петербурге остались в памяти на всю жизнь. Удивительно безмятежны они были… Казалось, все идет хорошо: опять в стране урожайный год, строятся новые заводы, в городе — на Петербургской стороне, у Смольного монастыря и Таврического дворца, да и во многих иных местах, поднимаются прекрасные многоэтажные дома в стиле модерн. Петербург хорошел…
Лев Михайлович в тот отпуск не пропустил ни одну новинку театрального сезона. Ходил с сестрами на премьеру «Золотого петушка» Римского-Корсакова, на «Соловья» Стравинского. В «Золотом петушке» приводили в восторг прекрасные танцы, поставленные Фокиным, декорации и костюмы А. Бенуа и Н. Гончаровой были выше всяких похвал. И танцевала Надя… Лев Михайлович видел только ее. Видимо, сестры — и Антонина, и Женя — заметили, что слишком долго не опускает бинокль. Знали ли они, самые близкие ему в семье, единственные, кому он поверял с детских лет свои мысли и чувства, о Наде, о том, что было между ними? Знали ли, что сердце его разбито? («Старомодно звучит, по-карамзински, по ведь и вправду — разбито…») Что-то знали, быть может, видели брата с Надей в Летнем саду или в Таврическом, на Островах… И главное, чувствовали, наверное, его боль…
Быстро пролетели дни отпуска в милой ему всегда квартире в Эртелевом переулке.
Вот уже в который раз поезд мчит его в Гельсингфорс. Галлером овладевают привычные заботы, он уже снова беспокоится о том, о чем старался не думать во время пребывания в Петербурге. Гадает: закончили ли переделки в механизмах подачи снарядов к 8-дюймовым башням, удалось ли на тренировках, которые велел проводить, повысить скорость заряжания орудий, устойчиво ли работает система управления стрельбой… Думает и о самом главном, о чем со времен «Славы» не забывает никогда. Все ли благополучно в его артиллерийских ротах, не случилось ли где прорыва той лавы, которая, как он, увы, уверен, бурлит под оболочкой кажущейся незыблемой корабельной дисциплины, уставного порядка? Если бастуют рабочие в Петербурге, если мужики жгут овины, а то и усадьбы своих помещиков — обо всем этом каждый день сообщают газеты, — можно ли рассчитывать на надежность матросов: тех же мужиков и рабочих в морской форме…
