Павел был поражен подобным аппетитом, проявляемым его матерью к молодым поклонникам, поскольку в ее возрасте она должна была бы уже довольствоваться только своими воспоминаниями. Некоторые осмеливались шушукаться, когда речь заходила о любовной похоти императрицы, считая, что она страдает разновидностью «бешенства матки». Задумывалась ли Екатерина о том, что ее поведение может вызвать укоризну в ее адрес при «малом дворе» великих князей? Возможно, но она считала, что в ее положении, позволяющем ей возвышаться над всеми остальными, ей не перед кем отчитываться за свою частную жизнь. Она не принимала во внимание ничье мнение, а в особенности – мнение сына. Единственное, что для нее было по-настоящему важно, – это слава государства. А уж в политической сфере она не имела себе равных. Ее главной заботой теперь было убеждение настоящих и будущих историков в грандиозности предпринятых ею проектов. Необходимо, чтобы вся Россия служила витриной успехов Ее Величества и чтобы иностранные эмиссары считались с полетом двуглавого орла. С подсказки Потемкина одна изумительная идея зародилась в голове Екатерины – совершить грандиозную «пропагандистскую» поездку через всю империю до самого недавно завоеванного Крыма. Все иностранные канцелярии были извещены о предстоящем экстраординарном событии, организуемом прежде всего с целью демонстрации благополучия России под управлением Екатерины Великой. И сын, и невестка также стремились принять участие в этом триумфальном турне. Но она вовсе не собиралась делиться с ними лаврами славы. Не принимая во внимание обиду, которую она тем самым доставляла им, Екатерина хладнокровно вычеркнула их из списка многочисленной свиты. Вместо них, для того чтобы придать видимость целостности династической фамилии в предстоящем предприятии, она решила взять с собой в вояж десятилетнего Александра и восьмилетнего Константина. Удивившись этой экстравагантной выходке, Павел и Мария Федоровна тут же принялись упрашивать императрицу отказаться от участия детей в ее замысле. Но Ее Величество осталась непреклонной. Она утверждала, что речь здесь идет вовсе не о прихоти бабушки, захватившей их детей, а о том, что это чисто дипломатическая акция, в которой интересы государства поставлены на карту. Чтобы хоть как-то оправдаться перед ними, не прибегая к официальному языку, она пишет сыну и невестке: «Ваши дети принадлежат Вам, но они и мои, и государства. Я считала для себя приятным долгом с самого раннего их возраста заботиться о них нежнейшим образом […]. И вот как я разумею: вдали от вас для меня будет утешением, если они поедут со мной. Из пятерых детей трое остаются при вас. Неужели мне на старости лет придется в течение полугода лишиться всех членов моей семьи?» В качестве крайнего средства Павел даже прибегнул к ходатайству Потемкина, человека, которого он ненавидел больше всего, прося помочь ему преодолеть упорство Екатерины. Но и он, сделав попытку, уперся в глухую стену непонимания. К счастью или к несчастью, но за несколько дней до назначенной даты отъезда младший сын Константин заболел ветряной оспой. Болезнь передалась и старшему брату Александру. Оба ребенка были прикованы к постели. Несмотря на свое всесилие, Екатерина ничего не смогла поделать против болезни. Вопрос о том, чтобы отложить путешествие, даже не ставился, поскольку известие о нем заранее распространили повсюду.
7 января 1787 года в полярную стужу нескончаемый кортеж повозок с лошадьми, запряженными в парадную упряжь, покинул Царское Село. Позади экипажа императрицы растянулась вереница экипажей сановников, придворных, дипломатов, которые имели свою выгоду от всего этого помпезного апофеоза. Приняв участие в последних приготовлениях к экспедиции, новый фаворит Екатерины Петр Завадовский написал С.Р. Воронцову в Лондон: «Все прошло так организованно и конфиденциально, что никто из столичного начальства не знал, остается ли он или нет. Подлость, позор, лицемерие, ложь и хитрость, вся эта извечная атмосфера двора покинула берега Невы, направившись по направлению к Днепру». Оставшиеся со своим потомством в Гатчине, Павел и Мария Федоровна вынуждены были довольствоваться только письмами и отчетами о ходе этой акции, направленной на завоевание симпатий региона, который совсем недавно был присоединен к России силой оружия. Отзвуки, поступавшие от этого демонстративного спектакля, сильно раздражали великого князя, который вовсе не желал, чтобы его популярность в народе была ниже, чем у его матери.
11 июля, после полугодовых празднеств, поздравлений, приветствий, Ее Величество возвратилась в столицу. Она оставила за собой волну молвы о вероятной кампании против Турции, которая на этот раз требовала выведения русских полков из Грузии, а также права контроля за русскими кораблями при их выходе в Черное море. В ответ императрица подписывает 7 сентября манифест об объявлении войны Оттоманской Порте. Павел тут же загорелся своими воинственными планами и попросил разрешения пойти добровольцем в армию. Екатерина отказала. Но Павел упорствовал. Он был настолько уверен, что она в конце концов уступит, что 4 января 1788 года составляет завещательное письмо, предназначенное Марии Федоровне: «Любезная жена моя! Богу угодно было на свет меня произвесть для того состояния, которого хотя и не достиг, но тем не менее во всю жизнь свою тщился сделаться достойным […]. О, великие обязательства возложены на нас! […]. Тебе самой известно, сколь тебя любил […]. Ты мне была первою отрадою и подавала лучшие советы […]. Старайся о благе всех и каждого. […]. Детей воспитай в страхе Божии […]. Старайся о учении их наукам, потребным к их званию […]. Прости, мой друг, помни меня, но не плачь обо мне. Твой всегда верный муж и друг ПАВЕЛ». Другое завещательное письмо, датированное тем же числом, было посвящено детям: «Любезные дети мои! Достиг я того часа, в который угодно Всевышнему положить предел моей жизни. Иду отдать отчет всех дел своих строгому судии, но праведному и милосердному […], вы теперь обязаны перед Престолом Всевышнего посвящением жизни вашей Отечеству заслуживать и за меня, и за себя […]. Помните оба, что вы посланы от Всевышнего народу […] и для его блага […]. Вы получите сию мою волю, когда вы возмужаете. Когда Бог окончит жизнь Бабки вашей, когда тебе, старшему, вступить по ней […]. Будьте счастливы счастием земли вашей и спокойствием души вашей […]. Ваш навсегда благосклонный ПАВЕЛ». Он также составил план реформ, предшествуя его фразой «На случай…». В этом конфиденциальном документе он рекомендует для благополучия России сконцентрировать все могущество в руках царя, адаптировать некоторые законы к новым условиям, разделить общество на дворянство, духовенство, «среднего состояния» и крестьянство. Оказывать содействие большему отбору в армию и флот и их развитию, что будет гарантировать укрепление величия и прочность империи. Ничего нового в том, что он писал, кроме пожелания, особо выраженного великим князем, ознакомить со своей политической мыслью будущие поколения, не было. Поскольку он продолжал упорствовать в своем стремлении отправиться на войну с турками, где рисковал сложить голову на полях сражений, он и посчитал необходимым определить в своем последнем волеизъявлении черное и белое. Немного погодя, для того чтобы отговорить его от этого безумного намерения, у царицы появляется новый веский аргумент: великая княгиня в очередной раз забеременела. И с его стороны было бы совершенно бесчувственно покинуть ее, перед тем как она родит. Раздраженный этим замечанием, Павел отвечает, что всегда находится «какой-нибудь предлог для того, чтобы его задержать». На что императрица, также рассердившись не на шутку, заявила, что дискуссия отныне закрыта и что ее советы расцениваются как «приказы, не подлежащие никакому обсуждению». Лишенный спеси, Павел вновь втянул голову в плечи.
