Первый каменный театр в столице выстроил Помпей в пятьдесят пятом году. Это событие было обставлено помпезно и в национальных, если можно так сказать, традициях: травля диких зверей, причем на арену было выпущено рекордное число львов – пятьсот, а также были показаны сражения со слонами, что римлянам очень понравилось.
Золотая молодежь и падкий до зрелищ бездельничающий плебс были, конечно, рады новинке, где можно было весело провести время, но блюстители строгих римских принципов жизни, такие как Катон, отнеслись к этому новшеству с осуждением. Все беды, уверяли они, от безделья и изнеженности, которые и ведут к утрате нравственных устоев. В старые добрые времена строгость и простота, исконные римские добродетели, были оплотом нравственности, а потому и порядка в государстве. Ведь взять тот же театр. Наши достойные предки, говорили сторонники римской патриархальности, смотрели представления, стоя на разборных трибунах вокруг простенькой временной сцены, и не знали они этого разгула на стадионах, в цирках, тавернах, театрах и прочих сомнительных местах, где можно провести день-деньской в безделье и удовольствиях.
Что и говорить, в этом была своя правда. Суровость и простота действительно были залогом побед римского оружия в завоевательных войнах. А история Рима, по сути, это хронология постоянного и неуклонного захвата новых территорий. Истины ради следует посмотреть и на историю любой другой европейской империи, да и нашей страны.
Завоевательная политика была на протяжении веков главным для правительства делом. Империя жила за счет завоеванных территорий, в какой бы форме ни шла экспансия.
Но вместе с победами римляне принесли в свой гигантский по тем временам мегаполис много чуждых обычаев и культов из Греции и – особенно с Востока, где изнеженность, лень, склонность к безделью и удовольствиям являются своего рода нормой. А у нас в Риме, говорили моралисты, это усиленно насаждается и культивируется, что и ведет к упадку нравственности и дисциплины. Чуть не ежедневно теперь в столице происходят свары, склоки, целые побоища устраивают соперничающие шайки того или иного кандидата. Ни одни выборы не проходят честно, подкуп избирателей стал нормой и так далее.
Что касается шаек, то имелись в виду прежде всего Клодий и его соперник Милон, причем все знали, что оба они марионетки. Строптивый Клодий безобразничает, зная, что Цезарь ему все простит, как простил даже адюльтер со своей женой, а Милон был просто рожден самим Помпеем как оружие против зарвавшегося Клодия.
После того как Клодий организовал побег Тиграна, Помпей твердо решил положить конец его бесчинствам. Союзником в этом деле он решил сделать изгнанного Цицерона, поэтому начал кампанию по его возвращению. Этого хотела также и сенатская олигархия, поэтому за то, чтобы «Отец отечества» вернулся в столицу, проголосовали все сенаторы, кроме, разумеется, Клодия; он один был против. В ответ на такое решение он устроил очередное побоище на Форуме с множеством убитых и раненых, при этом брат Цицерона Квинт лишь чудом избежал гибели.
Сенат поддержало и народное собрание, и Цицерон вернулся в Рим буквально триумфатором. Огромная толпа приветствовала его криками и проводила на Капитолий, где изгнанник возблагодарил богов за свое счастливое возвращение. Затем он выступил в сенате и народном собрании с благодарственными речами. При этом он не скупился и на похвалы самому себе, расценивая свое возвращение при ликовании всего народа даже выше, чем триумф победоносного полководца. Он говорил, что в его полуторагодовое отсутствие в Риме царила анархия, все институты государства без него зачахли и так далее и даже, представляете, урожай не родился! Позже он писал:
«Чье отсутствие более остро чувствовала курия, кого оплакивал Форум, кого не хватало трибунам. С моим отъездом все стало вдруг заброшенным, диким, безмолвным, преисполнилось горя и печали».
Как видим, у великого оратора была завышенная самооценка, он не понимал, что в его отсутствие политическая ситуация слишком сильно изменилась, и он уже давно не является сколь-нибудь значимой фигурой по сравнению с триумвирами. Помимо Помпея и Красса, укреплявших свои позиции с помощью вооруженных отрядов и звонкой монеты, успешно воевавший в Галлии Цезарь призывал к себе на зимние квартиры в Северную Италию своих агентов влияния, где их тоже щедро одаривал, говоря словами Плутарха, «овладевал и самими согражданами при помощи денег, захваченных у неприятеля. А Помпей ничего не замечал».
Этими подачками кормился и Клодий, ставший уже открыто выступать и против Помпея, когда тот попытался вступиться за его врага Милона. Помпею к тому же не давали спокойно спать победы Цезаря в Галлии, поэтому он хотел было двинуться на завоевание Египта, но сенат ему этого не позволил. Приходилось воевать в Риме с наглым Клодием, обвинявшим Великого во всех смертных грехах, в том числе и за плохое снабжение Рима продовольствием, а Помпей был ответственным за это.
В столице тем временем не прекращались кровавые разборки, и Цицерон мог с горечью констатировать, что его мечты о мирном сосуществовании сословий и приоритете, как он выражался, «тоги над мечом» остаются, увы, лишь пустыми фантазиями.
И ему пришлось заниматься только адвокатурой. Одним из громких процессов, где Цицерон выступил в качестве защитника, было обвинение Целия Руфа, тоже, как мы помним, адвоката, в попытке отравления возлюбленной Катулла Клодии. Из речи Цицерона на этом процессе мы узнаем много пикантных подробностей о распутной жизни известной куртизанки не только в столице, но и на модных курортах, где она открыто предавалась грязным развлечениям и торговала собой. Походя, доставалось тут и брату распутницы.
Но тот не оставался безответным и стал говорить о гневе богов на Цицерона, посмевшего возводить дом на месте, посвященном бессмертным. Напомним читателю, что на месте разрушенного дома знаменитого оратора на Палатине Клодий намеревался возвести храм Свободы, но по возвращении Цицерон получил компенсацию от государства за причиненный ему урон и стал восстанавливать свой дом на прежнем месте. Марк Туллий ответил в том смысле, что богохульнику Клодию лучше помолчать о гневе богов после того, как он их оскорбил в праздник Доброй Богини. Но у Клодия были аргументы и посильнее словесных: он попытался с помощью своих молодцов вновь разрушить недостроенный дом Цицерона.
Лишь после этих оскорблений и столкновений Цицерон в какой-то степени отрезвел от оваций и осознал, что «трудно поверить, до чего вероломны главари». Ему теперь действительно приходилось выбирать с кем идти – с Цезарем или Помпеем? И особенно остро эта проблема встала после смерти Красса в Парфии.
