Да, и в крепости Николай Гаврилович остался непоколебим в своих социалистических идеалах, не пошатнулся, уверенный в грядущей победе.
Михайлова точно подменили. Болезнь отошла в сторону. Он готов работать и работать. Чернышевский подсказывает тему.
Пусть это будут научно-популярные очерки о первобытных людях «За миллионы лет…», «За пределами истории».
Михайлов пишет с увлечением юноши. Чернышевский для него неисчерпаемый источник познаний в антропологии, истории религии, атеизма, материализма. И очерки получаются материалистические. Они развеивают мистику, поповщину, социальную ложь. Чернышевскому они определенно нравятся. И написаны страстно, образно.
Через полгода Николай Гаврилович немного поправился и из больницы был переведен в острог. А Михаилу Илларионовичу стало вдруг хуже.
Он еще крепился, но болезнь прогрессировала.
Об этом узнал Петр Илларионович. Он пострадал тогда за брата, за гостеприимство, оказанное Шелгуновым. Но теперь, когда Михаил умирает, его должны отпустить к нему.
Его не пускали долго.
Даже Чернышевского стража перестала впускать в лазарет к умирающему другу.
Михайлову мстили до последнего часа его жизни.
Петр приехал в июне 1865 года. Он несколько раз посетил брата. И, казалось, болезнь отступила. Но ненадолго.
В ночь со 2 на 3 августа Петра Илларионовича разбудил лазаретский служитель;
— Отходит ваш братец-то!
Петр бросился в лазарет. Но страже было «не велено пущать». Петр Илларионович взбесился. Он кинулся домой, схватил револьвер… и вот он уже возле койки умирающего. Тот перед самой смертью пришел в сознание и, не понимая того, что умирает, удивился, увидев слезы на глазах Петра.
— О чем ты плачешь? Ведь я не умираю еще, правда, ведь я не умираю?
Потом наступило полузабытье, и Михайлов уже никого не узнавал. Он твердил одно;
— Петр, Петр!
В дверях лазарета появился Чернышевский, без пальто, без шапки.
Он опоздал.
Михайлова не стало.
Обратно Петр Илларионович выходил с бумагами брата в одной руке и револьвером в другой.
Эти бумаги, как и все остальное, поэт завещал Мише, а значит, и Людмиле Петровне Шелгуновой.
* * *
Большая деревня в три длинные улицы втиснулась в глубокую мрачную котловину. С обеих сторон ее теснят темные громады гор. Одним концом деревня упирается в сопки, в болотистую долину, над которой отвесной стеной нависает гигант утес.
У подножья утеса множество крестов, могильных холмиков почти не видно.
Немного особняком могилы поляков-повстанцев. И рядом с ними простой деревянный крест. Он стережет маленький кусочек земли, где покоится прах поэта-революционера Михаила Илларионовича Михайлова.
В. Тростников
НИКОЛАЙ ШЕЛГУНОВ
По Невскому, в плотном кольце полицейских, медленно движется катафалк. Впереди него и сзади — молчаливые толпы провожающих. За гробом с многочисленными венками чинно вышагивают господа в пенсне, шляпах, котелках. Они старательно обходят лужи.
Впереди небольшая группа людей в блузах, потертых пальто, грязных сапогах. Над их головами всего один венок из темно-зеленых дубовых листьев.
На ленте надпись: «Н. В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих».
Похороны напоминают демонстрацию.
Прохожие спешат свернуть за угол.
Многие недоуменно пожимают плечами:
— Шелгунов, публицист, ученый, при чем же здесь рабочие?
А они пришли, чтобы отдать последний долг, сказать последнее прости учителю. Пришли, несмотря на то, что 15 апреля 1891 года — рабочий день и им он зачтется за прогул.
На кладбище полиция ожидает, что «демонстрация» закончится митингом. Так уж бывало раньше, но тогда не было рабочих.
Чей-то печальный голос глухо повисает в тишине:
— Он прожил долгую, красивую, яркую жизнь…
Не многие знают историю этой жизни. Не многие помнят, что она загорелась, засветилась 30 лет назад, в канун 60-х годов. И эстафетой прошла через все этапы революционно-демократического движения, угаснув на пороге нового пролетарского периода в революционном движении.
Красивая!
Яркая!
* * *
Дом наполнен звуками. Они рвутся сквозь раскрытые окна, затаенно перешептываются в углах гостиной.
Фортепьяно сменяется скрипкой, потом тоскливо звучит флейта, и глубокий, но слабый голос певицы вторит ей протяжно, печально.
Людмила Петровна Шелгунова — центр музыкального салона. Она играет. Она поет.
Ей подыгрывают, ей аккомпанируют.
Николай Васильевич любит эти вечера, озаренные музыкой и… одиночеством.
Ему, лесному таксатору, офицеру «корпуса лесничих», трудно разобраться в тонкостях контрапункта, хотя он частенько подыгрывает на трубе. Но он больше любит слушать, ведь под музыку так хорошо думается.
«Особливо когда поет Люденька».
Музыканты скоро надоели, и на «среды» в уютную гостиную Шелгуновых стали захаживать писатели, журналисты, критики. У Шелгуновых просто, никаких светских церемоний и можно говорить о чем угодно. Вон Михаил Михайлов — поэт, переводчик, драматург. Он не отходит ни на шаг от хозяйки дома. Остроумен, весел. Шелгунов улыбается ему — ведь Михайлов самый близкий друг. В другом углу Николай Гаврилович Чернышевский, немного загадочный, внезапно загорающийся и дьявольски умный, начитанный журналист. Тут же вертится его старый приятель по Самаре Петр Пекарский. Он неутомим в расспросах.
Николай Васильевич немного завидует им. Они журналисты, писатели, они создают общественное мнение, а он?..
Он лесничий.
Люденька играет что-то задумчивое, нежно волнующее, наверное — Шопен. Ведь он ныне в моде.
Лесничий?..
Александровский кадетский корпус, Лесной институт, подпоручик и лесной таксатор.
Казенная служба складывается удачно. У него незаурядные способности, великолепное знание лесного дела.
Его заметили.
В Самаре, в этом глухом уголке глухой русской провинции, куда его забросила служба, он нашел друзей. В Петербурге их стало значительно больше. И каких друзей! А потом Люденька Михаэлис — его жена, он не может еще к этому привыкнуть, хотя женат уже несколько лет.
Нет, он положительно доволен тем, как сложилась его личная жизнь. Вот только эти неотступные тревожные мысли о России в этот несчастный 1853 год.
* * *
Жизнь лесного таксатора проходит в бесконечных разъездах. В бездорожье, грязь, под дождем и в нестерпимый зной Николай Васильевич объезжает казенные леса. Кое-как ест, кое-как спит и очень много видит, минуя деревни, села, города.
