Я заглянул в яму и увидел, что некоторые тела еще подергивались в агонии, в то время как головы уже лежали неподвижно на трупах тех, кого расстреляли прежде. Из шеи мертвых текла кровь. Я очень удивлялся, что никто не прогонял меня. Поблизости кроме меня стояли еще двое или трое в форме почтальонов. К яме уже приближалась очередная партия».
15 сентября 1947 г. перед залом суда в Нюрнберге предстал один из самых примечательных людей, которых когда-либо привлекали к суду в любой из стран мира. Красивый, уравновешенный, с мягкими, вежливыми манерами, он вел себя с естественным достоинством и проявлял все признаки незаурядного интеллекта. А во время допроса в качестве свидетеля он продемонстрировал талант искусного рассказчика. Примерно 40 лет, высокий, с тонкими чертами лица и аккуратно причесанными темными волосами, он смотрел на мир своими проницательными серо-голубыми глазами. Он обладал прекрасным тембром голоса, ухоженными руками благородной формы, двигался грациозно и с чувством собственного достоинства. Единственным изъяном этой замечательной личности было то, что этот человек убил 90 тысяч человек.
Это открытие, если и повергло в состояние некоторого ужаса даже самых стойких, тем не менее не отвлекло их от созерцания стоящего перед ними человека. Казалось, каждый пытался найти в нем что-то, что свидетельствовало бы о его злодействах. Посетители, прежде чем сесть, чуть ли не сворачивали себе шею в направлении места на помосте подсудимых, где сидел пленник. Несмотря на окрики охраны, они продолжали тыкать указательными пальцами в направлении Отто Олендорфа, спрашивая друг друга, этот ли человек убил 90 тысяч человек. Собравшиеся в зале заседаний женщины бросали на него восхищенные взгляды, а некоторые даже пытались передавать обвиняемому записки, в которых выражали это восхищение и ободряли его.
Участники и очевидцы судебных процессов над военными преступниками в основном сходились в том, что после Германа Геринга самым значительным лицом среди всех обвиняемых являлся Отто Олендорф. Как и пресловутый министр финансов рейха Ялмар Шахт, среди всех узников Нюрнберга Олендорф обладал самым высоким показателем IQ. Он родился в Ганновере, окончил университеты в Лейпциге и Геттингене, был преподавателем политологии. Олендорф рано присоединился к движению нацистов и продемонстрировал такие таланты, которые позволили быстро продвигаться наверх в нацистской иерархии. Когда структура эйнзатцгрупп находилась только в стадии формирования, он возглавил III группу РСХА. В качестве руководителя этого подразделения он часто встречался с Эйхманом и заместителем Гейдриха Шелленбергом. Оба дали Олендорфу самые лестные рекомендации перед Гейдрихом. Так, в возрасте 34 лет, имея звание генерал-майора (бригадефюрер) всемогущих Schutzstaffeln, или СС, как кратко называли эту элитную гвардию Гитлера, он возглавил эйнзатцгруппу D, которой суждено было покрыть себя соответствующей славой и кровью на Крымском полуострове и в других отдаленных областях на востоке.
Магическое ощущение абсолютной власти, которую дает высокое воинское звание, никогда не оставляло молодого генерал-майора. Даже на суде Олендорф, казалось, продолжал носить на плечах невидимые погоны, и он, несомненно, пронес их до самой могилы, эти символы, перед которыми однажды склонилась большая часть Европы и перед которыми продолжала сгибаться в поклоне почтения и страха.
Даже после того, как немецкая армия прекратила сопротивление, но он еще не находился в плену, Олендорф спорил с Гиммлером по поводу того, следует ли ему сдаться союзникам. Рассказ об этом эпизоде в ходе заседания суда 8 октября 1947 г. заставил меня спросить подсудимого: «Но когда вы говорите, что 9 мая вы обсуждали вопрос о том, следует ли вам отправиться в плен к союзникам, это очень походило на то, как мышь собирается отправиться к коту. Вы уже сдались к тому времени».
Но он не считал, что тогда уже сдался, поскольку все еще существовало правительство во Фленсбурге (здесь, на севере Шлезвич-Гольштейна у границы с Данией, до 23 мая 1945 г. существовало так называемое «правительство Дёница», которому Гитлер завещал власть. По требованию СССР ставка Дёница была распущена, а сам он вместе со своими министрами и офицерами арестован англичанами. – Ред.). Таким образом, настаивая на своем официальном статусе представителя этого правительства и офицера СС, он обратился к представителям союзников с просьбой о собственном аресте. И он проделал это три раза.
«Когда это случилось? Какого числа?»
«Это было 23 мая».
«Итак, они сделали вам одолжение, арестовав вас».
Без тени улыбки он ответил: «Да, это случилось 23 мая».
Будучи обвиняемым, Олендорф, как и Геринг, разыграл целый спектакль, который, как на театральных подмостках, должен был произвести переполох среди зрителей по обе стороны океана. От него не укрылось ни одной подробности судебного процесса. Он усердно отслеживал любое противоречие в показаниях свидетелей, гримасничал, когда дело шло не так, как он того хотел, улыбался, когда показание свидетеля нравилось ему, ворчал на своего адвоката, когда ему казалось, что тот действует недостаточно активно, и выражал явное неудовольствие, когда кто-то из его коллег-подсудимых невнятно что-то мямлил, находясь на месте дачи свидетельских показаний. К судьям Олендорф относился подчеркнуто уважительно. Каждое утро, занимая свое место на помосте подсудимых, он отвешивал церемонный поклон в сторону судейского состава, а каждый вечер, покидая свое место и отправляясь спать в камеру, он с улыбкой доброжелательно произносил: «Auf Wiedersehen!» И конечно же в одиночной камере его не мучили призраки и кошмарные сны о тех, кого он приказал умертвить.
На его лице не дрогнула даже ресница, когда обвинитель Питер Уолтон провозгласил, что подразделение Олендорфа «убивало в среднем по 340 человек в день», но в период с 16 ноября по 15 декабря 1941 г. это число достигало в среднем «700 человек ежедневно в течение всех 30 дней».
Находясь на месте для дачи свидетельских показаний, Олендорф в оправдание этих убийств примерял на себя многочисленные роли различных актерских амплуа на сценических подмостках. Иногда он казался Гамлетом, погруженным в глубокую печаль и раздумья, потом гордо выпрямлялся, подобно Макбету, смело сделавшему последнюю ставку и рассчитывавшему на окончательную победу. Когда он скрещивал шпаги в поединке с членами группы обвинения, он блистал искрометным остроумием, к удовольствию и восхищению своих коллег-подсудимых. Олендорф занимал особое положение в списке из 23 человек как обвиняемый № 1 не только потому, что сидел с краю на помосте обвиняемых, но и благодаря своему бесспорному интеллектуальному превосходству над ними и необычайному хладнокровию. Только опасались его коллеги-обвиняемые: Олендорф был честен в математических вычислениях. И если бы им пришлось, следуя его примеру, признать все статистические данные по убийствам, а Олендорф безоговорочно согласился с тем, что его люди отправили в лучший мир 90 тысяч человек, то как после этого они могли рассчитывать на снисхождение?
