Это странное место во вступлении доказывает наглядно, что Сусанна не знала даже почерка собственного мужа, не знала, что тетради с его заметками не имеют ровно ничего общего с купленными книгами. Она, по-видимому, не умела читать писанные буквы. Она, которая жила в довольстве и даже в роскоши, обнаруживала так мало умственных интересов, что нисколько не ценила посмертных бумаг супруга и была готова продать их при первом удобном случае за бесценок. Отсюда мы можем сделать верное заключение относительно того, как она обращалась с печатными трудами и уцелевшими рукописями отца. Она их, может быть, и не сожгла, но могла их просто выбросить или продать, как макулатурные листы.
Если далее принять во внимание, что Сусанна стояла как по взглядам, так и по образованию гораздо выше матери, то мог ли Шекспир рассчитывать в это время на сочувствие со стороны своей уже довольно престарелой жены? Она интересовалась, по всей вероятности, больше проповедями, чем театральными пьесами. Она раскрывала перед странствующими пуританскими священниками не только двери своего дома, но также свое сердце. У нас существуют на то достоверные свидетельства. В 1614 г.
Шекспир провел часть зимы в Лондоне Дошедшие до нас письма ею двоюродного брата, городского клерка Томаса Грина, доказывают, что поэт находился в Лондоне 16-го ноября и 23-го декабря, а следовательно, по всей вероятности, весь этот промежуток времени вплоть до рождества. Это зимнее пребывание Шекспира в столице имеет для нас двоякий интерес. Мы узнаем, с одной стороны, какие услуги он оказал своим согражданам (как опытный делец он был ревностным защитником их интересов перед лендлордами). Мы видим, с другой стороны, как воспользовалась его семья этим отсутствием своей главы. Из городского бюджета явствует, что она приютила в это время бродячего миссионера-пуританина. По старому обычаю, заведенному в городе, магистрат послал ему кварту хереса и такое же количество красного вина.
Это очень характерный случай.
Семья Шекспира гостеприимно принимает в то самое время, когда он совершает деловую поездку, в его доме представителя того религиозного направления, которое он сам справедливо считал своим личным врагом. По всей вероятности, семья Шекспира не видала на сцене ни одной из его пьес. Едва ли она читала их в существовавших тогда воровских изданиях.
Когда автор этой книги посетил в октябре 1895 г. дом Анны Гесве в Шоттери, сохранившийся в том же виде, хотя крыша опустилась и покоробилась, он там встретил древнюю старушку, последнюю представительницу фамилии Гесве. Она сидела на стуле у очага против "the courtship bench", той скамьи, где, по преданию, обыкновенно сидели влюбленные. Перед ней лежала раскрытая фамильная библия. Она указала с гордостью на длинный ряд имен отдельных представителей семейства Гесве, занесенных сюда в продолжение многих столетий. Эта библия являлась, таким образом, чем-то вроде родословной. Вся комната была наполнена разнообразными портретами Вильяма Шекспира, Анны Гесве, знаменитых актеров, изображавших героев пьес, поклонников великого поэта, а также всевозможными предметами, напоминавшими о нем, равно как фотографическими снимками с разных вещей, оставшихся будто бы после него
Старуха, жившая в этом мире в большинстве случаев малоценных сокровищ, доставлявших ей необходимое пропитание, объясняла значение каждого отдельного предмета. Однако на осторожный вопрос, читала ли она сама хоть что-нибудь о Шекспире, в воспоминаниях о котором она постоянно жила, она ответила немного удивленно "Читала ли я что-нибудь о нем? О нет! Я читаю только библию!"
Если же эта последняя представительница фамилии Гесве ровно ничего не читала о В. Шекспире, то едва ли можно сомневаться, что Анна Гесве, которая была еще менее образованна, которой современный культ Шекспира совсем не коснулся, также ничего не читала о нем. Если, таким образом, собственная семья Шекспира не была способна оценить поэта, то опять нет ничего удивительного, что высокомерные стрэтфордские буржуа не желали его признавать, несмотря на его богатство и всеми признанную любезность, полноправным гражданином
Хотя Шекспир был самый богатый человек в городе, он не исполнял ни одной коммунальной должности за время своего пребывания в Стрэтфорде
Немного было людей в этом небольшом городке, с которыми он мог бы сойтись. Чаще всего упоминается из его стрэфордских знакомых казначей графа Амвросия Уоррика, Джон Комб. Он пользовался довольно плохой репутацией в качестве сборщика податей. Он считался ростовщиком. По-видимому, молва о нем была хуже его самого. Судя по его завещанию, он был филантроп. Иначе знакомство с ним было бы недостойно Шекспира. Предание гласит, что оба видались часто не только у себя на дому, но проводили также вечера вместе в трактире против "Ньюплейса" Эта гостиница получила затем название "Сокол" и существует до сих пор. Вот здесь сидел за громадным столом, за стаканом вина гениальный человек, занесенный житейскими волнами в захолустную деревушку, и играл в кости с деревенским игроком весьма сомнительной репутации Предание рассказывает дальше, что Шекспир доставлял себе скромное развлечение, слагая для своих знакомых сатирические эпитафии. Так написал он, между прочим, саркастическое надгробное стихотворение, в котором воспел Джона Комба как ростовщика-эксплуататора. Эта эпитафия цитируется часто в различных версиях. Однако достоверно известно, что она была уже в 1608 г. напечатана вместе со всеми вариантами и приписана Шекспиру.
Джон Комб, скончавшийся в 1614 г., отказал в своем завещании Шекспиру 5 фунтов. Это был самый выдающийся из его стрэтфордских знакомых. Мы можем, таким образом, получить некоторое представление о других.
Шекспир проводил большую часть времени, вероятно, в общении с природой.
Самые мудрые и глубокомысленные слова в повести Вольтера "Кандид" - те, которыми она заканчивается: "Il faut cultiver son jardin". В конце этого рассказа Кандид и его друзья встречают турецкого философа, который относится совершенно равнодушно к тому, что происходит в Константинополе, хозяйничает на своем огороде и появляется в городе только тогда, когда продает плоды своего сада. Миросозерцание этого турецкого философа производит глубокое впечатление на героя вольтеровой повести, испытавшего все превратности судьбы. На последующих страницах книги постоянно повторяются эти слова "Je sais, qu'il faut cultiver notre jardin" - "Вы правы, - замечает одно из действующих лиц. - Будем работать, не размышляя. Это единственное средство выносить бремя жизни". И когда Панглос повторяет в последний раз свое рассуждение о том, как все в этом лучшем из всех возможных миров чудесно устроено и предусмотрено, то Кандид заключает повесть словами: "Совершенно справедливо. Но необходимо возделывать свой огород". Вот эта мысль звучала отныне скорбной и жалостной мелодией в душе Шекспира.
