Конечно, Кошевой и Григорий – разные натуры. Мишка тоже испытывает недостаток знаний, тоже думает мучительно и трудно. Не сразу понял он, что не к лицу ему спасаться среди отарщиков в степи, когда вокруг народ решает свою судьбу. Тяжело ему было менять отношение к Григорию. Но при всем том, что натура его менее сложная, чем у Мелехова, у Кошевого было одно неоспоримое преимущество в суждениях. Обдумывая любое происшествие, он сразу взвешивает, что – большее зло, а что – польза для народа. Григорий вспыхивает при каждом поводе, и часто его поступками руководит эта мгновенная вспышка гнева или оскорбленного самолюбия. Мишка учится предвидеть. Он не теряет индивидуального, личного отношения к окружающим, но старается заглянуть дальше своего мгновенного порыва.
Понятно, что часто герои Шолохова не могут облечь свои взгляды в четкие формулировки, изложить как систему. К тому же рассуждения народа чаще всего эмоционально окрашены, нераздельно слиты с чувством. Это-то и побуждает Мучник ошибочно противопоставить мысль и чувство. Она противопоставляет Шолохова Л. Толстому, как художника страстей – писателю-мыслителю.
Если отвлечься от образованности или необразованности героев того и другого художника, то соотношение между мыслью и чувством определяется еще и тем, какие проблемы возникают перед героями и почему они возникают.
Интересный упрек бросает Э. Мучник героям Шолохова: у них отсутствует «свободная игра чувств». Вот уж это святая истина. Герои Шолохова слишком далеки от игры чувств. Они живут в очень нелегкую и серьезную эпоху. Решаются вопросы жизни и смерти для всего народа. Невозможно рассечь состояние казаков из «Тихого Дона» на чувство и разум. В их решениях участвует вся натура человека, происходит высочайшее напряжение всех сил и способностей. Для своего уровня они поднимаются на вершины мысли, делают огромные открытия. Для неграмотного казака, которого учили только «быкам хвосты крутить», понять политические события такого масштаба, как империалистическая война, понять не до конца, но, главное, для себя, кто ее виновник и как можно покончить с ней, – это величайшее озарение. Такие «озарения» не кажутся признаком работы мысли для Мучник, так как она не видит перед ними процесса размышления.
По мнению зарубежных критиков, Григорий напоминает затравленного волка, который со всех сторон видит преследователей и бежит от сыплющихся на него ударов. Но в поступках Григория чувствуется такое же небывалое для него напряжение мыслей, как и чувств. Вернувшись с фронта, он заявляет отцу: «Иногородним, какие в Донской области живут издавна, дадим землю». Но когда идет всеобщее равнение, всенародная борьба за права крестьянства, уже кричит Котлярову и Мишке: «Заграбили землю!» Формулировки Григория необыкновенно четки. Они могли бы служить иллюстрацией для любого политического сочинения о казачестве в революции. Дело не в том, что Григорий не приходит ни к какому выводу, как считает Мучник. Он каждый раз приходит к выводам. Но они всегда противоречивы. Он каждый раз осознает, что не до конца с теми, к кому пришел. Шагая рядом с Копыловым к генералу Фицхалаурову, он видит, как далек он от них и сколько общего у него с красными. Объединяясь с красными, он тревожится за казацкие привилегии. Но это осознание своей и близости и вместе чуждости каждому лагерю слишком трагично для него. Оно для Григория – вопрос жизни и смерти. Поэтому у него мысль неотделима от чувства.
Точно так же и в «Поднятой целине» мысли и чувства героев развиваются одновременно. Буржуазные критики называют пламенную революционность Нагульнова «фанатизмом». Как фанатик представлен Нагульнов и в книге Симмонса, и в книге Мучник. Конечно, Нагульнов – натура прежде всего эмоциональная, горячая. Но, отвечая его чувствам, революционная эпоха, насколько возможно в тот короткий срок, развила его сознание. Он во многих случаях научился сдерживать необузданные порывы своих чувств. Из истории его семьи известно, что в прошлом его родичи действовали почти слепо, не рассуждая. За перерытые кусты картошки уморили соседскую свинью, а распалясь в своей злобе, дошли до убийства. Макар Нагульнов потому и стал другим, что не только почувствовал ненависть к собственности, но и понял, какое зло она несет людям. Это осознание было для него огромным открытием в жизни, поэтому он борется против старого мира с такой страстью. Нагульнов сразу схватил идею колхозной жизни. У него редкая способность в малом деле видеть то, что соединяет его с большим, умение ухватиться за главное. Макар научился обобщать. Кроме того, он оказался самородком-следователем. Он блестяще выслеживает Тимофея Рваного, точно выходит на след Островнова.
В последних статьях о Шолохове, посвященных в основном выходу «Донских рассказов», появилось немало нового в оценках творчества писателя. Наблюдается некоторое признание темы революции в его искусстве; критики более спокойно, чем раньше, рассуждают о революционном гуманизме художника, точнее освещают борьбу двух лагерей на Дону. Возможно, этому способствовали «Донские рассказы». Возможно… «жизнь учит» (хотя зарубежные критики очень не любят это выражение).
На выход «Донских рассказов» откликнулось литературное приложение к американской газете «Таймс». Рецензент заявляет, что Шолохова вдохновляет мысль о «благословенном восходе великих событий». «Несмотря на жестокость изображаемых событий, – пишет он, – писатель умеет наполнить свои рассказы солнечным светом»[43].
Критик Ивар Спектор из «Сатерди ревю» с одобрением отзывается о такой стороне шолоховских произведений, которая раньше вызывала особую неприязнь критиков, приписывалась «жестокости» художника. Спектора привлекает мастерство конфликта: «Он (Шолохов. – И. С.) особенно мастерски передает атмосферу напряженности, в каждом рассказе своя кульминация и своя трагедия»[44].
Даже Мучник о «Донских рассказах» отзывается иначе, чем о «Тихом Доне» или «Поднятой целине». Чувствуется, что о рассказах она писала позже, в иное время.
Но заблуждением было бы думать, что Шолохов «принят» теперь за рубежом как революционный писатель со всеми его истинными достоинствами. Буржуазные критики стараются всеми силами нейтрализовать революционное влияние Шолохова на читателей.
Революционная страстность художника, его убежденность коммуниста и пламенная любовь к Родине именуются одним страшным словом – «национализм». Этим словом буржуазная критика хочет оттолкнуть от Шолохова читателей. Она хочет убедить их, что вся любовь, которую Шолохов несет человеку, – только для русских и согревается ненавистью к другим народам. Поэзия природы и родного края не должна подкупить читателя – ведь, опять-таки, Шолохов любит лишь свой край и ненавидит все остальное. Особенно используются для этой цели два произведения: «Они сражались за Родину» и рассказ «Судьба человека». Справедливый гнев русского человека против самой реакционной силы в мире – фашизма рассматривается как… «шовинизм». Настойчиво пропагандируют такое мнение о писателе в Западной Германии, проскальзывает оно и в главе о Шолохове из книги Мучник.
