Мало-помалу По приходил в себя. Когда он метался в постели, Мария Клемм сидела рядом с ним, гладила его по голове и прикладывала «успокаивающие» примочки к его лбу.
Сохранилось довольно много воспоминаний о дальнейшей жизни По в Фордхеме вместе с Марией Клемм и кошкой Катериной. Катерина устраивалась у него на плечах, когда он сидел за письменным столом, и мурлыкала от удовольствия. Один из посетителей сказал, что «она производила впечатление одержимой». А По принимал гостей, поил их чаем и прогуливался с ними по берегу Бронкс-ривер. Однажды он затеял соревнование в прыжках, в которых так отличался в школьные годы, отличился он и на этот раз, порвав себе гетры. Ему нравилось сидеть в саду под вишней и пересвистываться с птицами в клетках, развешанных на ветвях. Он лакомился фруктами, пил сливки и ел творог. Одному из адресатов он написал, что ему «еще никогда не было так хорошо… Я встаю рано, ем немного, не пью ничего, кроме воды, и постоянно занимаюсь физическими упражнениями на свежем воздухе».
Теперь ему предстояло возродиться для жизни. Одна причина для пьянства и отчаяния ушла в прошлое. В письме, написанном через несколько месяцев после похорон Вирджинии, он признался, что «пил до умопомрачения и почти разуверился в возможности излечения, которое пришло тем не менее вместе со смертью жены». Похоже на строчку из какого-нибудь его произведения, но все же это правда. Его мучил постоянный страх за жену. А теперь, заявил он, «на первом месте мои честолюбивые мечты». Вновь у По начала возрождаться надежда на собственный литературный журнал.
Летом 1847 года он посетил Вашингтон и Филадельфию с намерением найти подписчиков и разместить свои статьи в местных журналах. Его видели в саду Епископальной школы в Вирджинии и уговорили прочитать «Ворона», чтобы «доставить удовольствие присутствующим». Так как рядом не было Марии Клемм, то, несмотря на искреннее его желание удержаться, По опять запил. Вернувшись в Фордхем, он написал приятелю в Филадельфию: «Без вашей помощи, оказанной нужным образом и в нужный момент, скорее всего, я бы уже умер и не смог написать вам это письмо…» Он сообщал, что был «ужасно болен — настолько, что „единственное, о чем я мечтал, это добраться до дому“». «Болен» По был часто. Это эвфемизм, которым он заменяет слово «пьян». Никакими силами его нельзя было теперь оттащить от бутылки. Связь между его желанием не поддаваться слабости и его поступками, как между его фантазиями и реальной жизнью, была нарушена и теперь образовывала брешь. Воображение с легкостью порождало слова, но действовал он, повинуясь потребности и случайной силе желания.
Однако в эти месяцы в Фордхеме, вдалеке от искушений, По обдумывал пространный научный трактат. Третьего февраля 1848 года газеты Нью-Йорка объявили, что По тем же вечером прочитает лекцию «О вселенной» в Научной библиотеке на углу Бродвея и Леонард-стрит. Это должно было финансово помочь «Стайлусу». Однако вечер выдался ненастный, и зал собрал лишь шестьдесят процентов от предполагаемого числа слушателей. По проговорил два с половиной часа о тайнах космоса, и некий молодой адвокат, присутствовавший на лекции, вспоминал «его бледное, тонкое, умное лицо и потрясающие глаза. Его лекция была подобна великолепной рапсодии. Он появился как само вдохновение и заразил своим вдохновением аудиторию. Изящное тело плотно обхватывал аккуратно застегнутый сюртук…».
Газетные отклики были в целом благоприятными, хотя сомнительно, чтобы журналисты толком поняли рассуждения По о «святом первоисточнике и бесконечности пространства». Тем не менее «Морнинг экспресс» сделала вывод, что «великолепная попытка По была тепло принята публикой, которая слушала его, как завороженная». Другие газеты были не столь восторженными. Один из современников счел рассуждение По «нелепым и чересчур громоздким для популярной лекции». Прочитав газетные статьи, По заключил, что «все хвалили лекцию… и никто не понял ее». Он предсказал, что труд его оценят через две тысячи лет. Надежду ему, однако, дал более сиюминутный успех. Два месяца спустя По встретился с Джорджем П. Путнемом в его издательстве на Бродвее.
Путнем вспоминал о встрече с По, как тот «сидел за столом и целую минуту смотрел на меня сверкающими глазами, прежде чем сказал: „Я мистер По“. Конечно же, я весь „обратился в слух“, так как был самым искренним образом заинтересован». По молчал. «Не знаю, что сказать, — проговорил он в конце концов, — с чего начать то, что я должен сказать. Это очень важно». Потом он заявил, что собирается издать сочинение, которое поколеблет значение ньютоновского закона гравитации, к тому же его книга «сразу же привлечет к себе всеобщее и пристальное внимание, так что издатель сможет забыть обо всех остальных проектах и сделать эту книгу делом всей своей жизни». Для начала По предложил тираж в пятьдесят тысяч экземпляров. На Путнема это произвело «впечатление», однако он «не поддался», как выразился он сам, и пообещал дать ответ в течение двух дней. После этого По попросил у него небольшую ссуду.
Обдумав предложение, Путнем купил рукопись и в конце концов напечатал пятьсот экземпляров «Эврики».
Тем временем По задержался в Нью-Йорке. Обедая со своим другом-литератором Руфусом Грисвольдом, он, увы, напился, после чего послал «крик о помощи» миссис Шю, которая отправила к нему врача и свою подругу, чтобы они позаботились о нем. «Обнаруженный смертельно пьяным на руках полицейских, он был отвезен домой в Фордхем (одиннадцать миль), где его ждала несчастная миссис Клемм». Три дня его не было дома, но он успел истратить все деньги, какие получил. Миссис Клемм достались лишь пять долларов от спасителей на самое необходимое.
Так или иначе, но терпение миссис Шю в отношении эксцентричных выходок ее бывшего подопечного было на пределе. Она ни разу ничего не сказала о пьянстве По или проявлениях его темперамента, потому что видела в этом симптомы фатальной его слабости. Однако ей были чужды воззрения По, которые он изложил в своей лекции о вселенной. А он тем временем уже подготовил для печати свои комментарии к лекции, заключив их откровенным выражением солидарности с пантеистами. На эту тему с По имел беседу преподобный Джон Генри Хопкинс, друг миссис Шю. В письме миссис Шю он описал, как «странная дрожь сотрясала его слабую фигуру, когда По восклицал: „Все мое существо восстает при мысли о пребывании в Космосе некоего Существа, которое превосходит меня“. Не похоже, чтобы По был христианином».
Слышать подобное набожной миссис Шю показалось дико. Она не желала общаться с еретиком. Поездки ее в Фордхем стали реже, отношение ее к По стало сдержаннее. Да и ее поведение становилось более формальным, более отстраненным. Когда однажды вместо молитвы перед обедом она еле слышно пробормотала «аминь», По сказал: «У меня чуть сердце не остановилось, я подумал, что вот сейчас умру у вас на глазах». В начале лета миссис Шю послала По прощальное письмо. Он ответил: «Я уже несколько месяцев знаю, что вы меня покинете». Надо отметить, что из всех несчастий По больше всего страшили расставания с женщинами. Наверное, так повлияла на него смерть матери, а также смерть других молодых женщин, которых он любил. Вот и к миссис Шю он взывал будто «из бездны»: «Горе мне! Без верной, нежной и чистой женской любви я вряд ли протяну еще один год!» И добавлял: «Слишком поздно, неумолимая, жестокая волна влечет вас прочь. Наверное, малодушие писать вам подобное, однако для меня это не просто испытание, а испытание страшное». Больше миссис Шю не получала писем от По.
Еще до того, как миссис Шю отвернулась от него, По уже начал высматривать более молодую и более внушаемую молодую даму. В мае 1848 года он написал страстное, едва ли не влюбленное письмо Джейн Э. Локк, в котором называл ее «милым другом», «дорогим другом» и горько сетовал на свое «отшельничество», сокрушаясь о себе, «похороненном в дебрях Фордхема». Он заявил, что вся его «жизнь была настоящим романом — в смысле отрешенности от всего земного». Он жаждал узнать больше, намного больше о ее жизни. Есть один вопрос, «который я даже не смею задать вам». Этот вопрос, вне всяких сомнений, касался семейного положения дамы. Оказалось, она замужем. И вместо «мой милый друг» По стал писать «моя дорогая миссис Локк». В который раз планы его оказались разрушенными. Однако не прошло и нескольких недель, и он предпринял новую попытку.
Летом 1848 года была опубликована «Эврика». Она стала последним произведением По, напечатанным при его жизни, и произведением, в некотором смысле наиболее интригующим. Не помогает и предисловие, в котором По называет свое сочинение «продуктом чистого Искусства как такового, романным повествованием или же, если не бояться высоких слов, Поэмой». Цель, поставленная По, — рассказать о происхождении и истории вселен ной стилем научной прозы, а также рассмотреть те идеи и события, которые вдохновляли его самого на беллетристику и поэзию. Начинает он с того, что вселенная как совокупность возникла из некой «первичной частицы», уже несущей в себе зародыш неизбежного своего уничтожения. Говоря об универсальности закона гравитации, По видит в нем проявление универсального стремления материи и всех ее элементов к изначальному и всеохватному единству. «Я не так уверен в том, что говорю и вижу, — писал По, — что у меня бьется сердце и жива душа… как уверен в непреложности того факта, что Все Вещи и Все Идеи Вещей во всей бесконечной Множественности их Связей в некий момент родились из первичного и абсолютного по своей сути Единства». При этом все эти вещи хотят вернуться в первоначальное «единство», или первоначальное «ничто», то есть к своему истоку, ибо, как говорил По, «исток их заключен в принципе изначального Единства. Это их утраченный родитель». Слова об «утраченном родителе» крайне важны. Не содержится ли в них аллюзия на собственную его утрату матери и желание вернуться к ней? А может быть, здесь кроется намек на утрату им веры в возможность единения, выражение извечной и неутомимой тяги к нему? Может, и неумеренное пьянство По объясняется его желанием вернуться в состояние блаженного детства?
