На ней был берет, — челка белая из-под него, и еще плащ. Этой легкостью одежды она выделялась среди своих товарищей, а больше ничем. Ее звали Лена.
Уже стемнело, и водитель зажег фары.
Заяц перебежал шоссе, вызвав своим появлением восторг и крики.
И внезапно свет фар своими параллельно идущими лучами выхватил из темноты чемодан и сумку, поставленные точно на середине шоссе.
Водитель вынужден был затормозить перед этими предметами, возникшими неизвестно откуда. Но тайна их появления тут же раскрылась самым обыкновенным образом: из-за дерева вышел человек и направился к автобусу.
— Здравствуй, — сказал он водителю, приоткрывшему дверь. — Подвезешь?
— Как компания захочет… — Шофер кивнул назад.
— Я человек компанейский. У меня и выпить есть.
— Хватайте его, а то убежит! — крикнул кто-то.
— Вы решайте, а то я и передумать могу, — сказал человек. — Тут автобусов много ходит.
И вот уже он протягивал в автобус чемодан, сумку и сам вошел в него, присев рядом с Леной у самой двери.
Автобус тронулся.
Парень в накинутом на плечи пальто, из-под которого виднелись «молнии» и курточка, заиграл на гитаре какую-то песню, а остальные разглядывали беззастенчиво нового пассажира. Он сидел, обратившись лицом ко всем, кроме Лены.
Разглядывание его нисколько не смущало. Он в свою очередь спокойно смотрел на всех, а потом сказал:
— А выпить у меня, ребята, нечего. Могу чемодан открыть. Я сам три месяца вообще ничего не пил. Но кто хочет, в городе может выпить.
Лицо у него было молодое, но усталое, небритое. Он казался старше своих лет, и говорил он уверенно.
— А кто ты такой? Откуда ты тут появился? — спросила его Лена перед всеми. Спросила весело.
— Я? — Он посмотрел сбоку на нее, ответил ей, а не всем: — Иностранный разведчик. Разве не похож?
— Под геолога работаешь?
— Да. Молодой специалист. Отстал от партии. Не ел пять дней, тонул, горел, но бодрости не терял. Корешками питался, песни советских композиторов пел: «Держись, геолог, крепись, геолог, ты солнцу и ветру брат».
— Смотри, и песни знает!
— Пришлось выучить: приметы времени.
— А эту знаешь? — спросила она и громко запела:
На закате ходит парень
Возле дома моего,
Поморгает мне глазами
И не скажет ничего.
— «И кто его знает, чего он моргает, — тотчас подхватил парень. — Чего он моргает, на что намекает…»
Голос у него оказался точно таким же, как у Лены. Пел он громко, а слуха не было, и Лена, не прекращая петь, в знак солидарности пожала ему руку, после чего они уже всем автобусом допели до конца эту песню, и она получилась и, как это бывает иногда с широкими песнями, вовлекла поющих в свое единственное настроение, и люди охотно поддавались этому настроению, принимали его, захваченные мелодией и словами, так складно и просто соединенными в понятный для всех смысл.
А вчера прислал по почте
Два загадочных письма:
В каждой строчке только точки, —
Догадайся, мол, сама.
И кто его знает,
На что намекает.
Я разгадывать не стала —
Не надейся и не жди.
Только сердце почему-то
Сладко таяло в груди.
Лена и парень, сидевший рядом с ней, пели с одинаковым старанием, воодушевляясь все более к концу песни.
Этот случайный здесь человек, начавший петь несерьезно, как бы продолжая диалог с Леной, оказался тоже захваченным песней и еще чем-то, что возникало на это короткое время между ним и незнакомой девушкой, и хотя, может быть, ничего между ними и не возникло, но ему показалось что-то, чему соответствовал припев.
А кто его знает, как это получается? Кто знает, каким образом люди находят друг друга? Кто знает, с чего начинается привязанность, влечение, необходимость именно в этом человеке, а не в другом?
Все эти обыкновенные мысли ни на секунду не появились у Лены и ее соседа, но в самой песне и в том, как они ее пели, были и совершенно определенно присутствовали размышления этого круга.
На повороте на темном мокром шоссе автобус занесло и развернуло поперек. Шофер затормозил. Пассажиров силой инерции бросило вперед и влево, но все обошлось вполне. И могу добавить: эта загадочная, но уже объясненная наукой сила инерции помогла как-то сблизиться тем, кто сидел по разным углам автобуса, не решаясь сесть рядом. Однако переполох прошел. Автобус поехал.
Лена, как и всякая девушка в минуту опасности, искала опору и защиту. Такой защитой и опорой оказался сидевший рядом незнакомый парень.
Им мог быть и другой, но сидел он, и Лена прижалась к нему.
Между тем автобус уже ехал, уже потянулись за окнами еле видимые во тьме деревья, обозначенные лишь переходом от полного мрака к просветлению на вершинах, где листья реже, ветки короче, где начинается свободное пространство вечернего ясного неба. Уже играла гитара, но пока никто не пел, не было и разговоров. По шоссе невысоко стоял туман. Лена все еще держала голову около этого незнакомого парня, рукой касалась его плеча.
— «Ночевала тучка золотая на груди утеса великана», — негромко сказал парень, улыбнулся и дунул сверху на затылок Лены.
Светлые волосы ее легко приподнялись.
— Ничего себе тучка. — Лена села прямо.
— Главное, в субботу глупо разбиваться. В понедельник — другое дело, — сказал незнакомый парень.
— Ужасно я всего этого боюсь, — сказала худенькая девочка в глубине автобуса. — Мне нагадали, что я умру не своей смертью и в тридцать пять лет.
— Кто же тебе это нагадал? — спросил ее сосед, обнимая.
— Цыганка, за рубль. По линиям ладони, — сказала девочка, и в автобусе засмеялись.
Лена и незнакомый парень молчали. Потом Лена сказала, обращаясь к нему:
— А я боялась воды. И очень долго. Я с родителями до пятнадцати лет жила в степи, под Карагандой…
…На экране возникает не степь. Обычный среднерусский пейзаж. Серый летний день; река, отмель; невдалеке лес.
— А на каникулы меня позвал дядя к себе, под Воронеж, — продолжает голос Лены, — там замечательные места. А как же река называлась? Небольшая речка, но глубокая.
— Нил, — отвечает голос незнакомого парня.
— В воскресенье меня позвали ребята кататься на лодке, — продолжает голос Лены. — Плавать я не умела совсем. Я так им и сказала.
…Теперь на реке — лодка. В лодке — подростки. Все аккуратно одетые, в светлых воскресных рубашках. Парень играет на гармошке. Лена сидит между двумя ребятами, обмахиваясь веточкой. Лицо у нее счастливое, безмятежное. Все поют, и получается даже стройно: «В рубашке нарядной к своей ненаглядной пришел повидаться хороший дружок, вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок…»
