Мы попытались связаться с командованием ВВС Северо-Западного фронта, чтобы получить достоверную информацию, но все попытки оказались тщетными, так как никто толком не мог указать местонахождение командующего генерала А. П. Ионова.
В это время нам стало известно, что на аэродромы Старорусского аэроузла прибывают авиачасти Северо-Западного фронта. Можно было предположить, что где-то там находится со своим штабом и генерал Ионов. Тогда я послал в Старую Руссу своего заместителя И. П. Журавлева.
Вскоре от него поступило сообщение. Оказалось, что Ионов смещен, а на его место назначен генерал Т. Ф. Куцевалов. Иван Петрович передал, что новый командующий, по существу, очутился в положении военачальника без войск. Он принял авиацию фронта в весьма тяжелом состоянии. К тому времени она потеряла все свои аэродромы, базы и склады, понесла очень значительные потери{82} и почти лишилась управления.
Еще 28 июня командующий Северо-Западным фронтом Ф. И. Кузнецов донес в Ставку о тяжелом положении своих войск и просил усилить их, особенно авиацией{83}. Ставка выделила 1-й дальнебомбардировочный авиакорпус генерала В. И.Изотова и приказала с его помощью выбить противника из Даугавпилса. Но Изотов не смог выполнить задание, так как его летчики не получили истребительного сопровождения.
Узнав о состоянии ВВС Северо-Западного фронта, я приказал Журавлеву задержаться в Старой Руссе и оттуда руководить действиями нашей авиации, привлекаемой для оказания помощи отступавшим войскам, главным образом на даугавпилском направлении. В тот же день доложил наши соображения Попову. Маркиан Михайлович согласился с выделением некоторой части ленинградской авиации для борьбы с 4-й танковой группой противника, и уже 29 июня 44-й Краснознаменный бомбардировочный авиаполк 2-й смешанной авиадивизии полковника П. П. Архангельского совершил налет на переправу врага через Западную Двину у Якобштадта. С 30 июня на даугавпилском направлении начала действовать и 8-я бригада морской авиации генерал-майора Н. Т. Петрухина. Минно-торпедный и два бомбардировочных полка ее подвергли ударам скопления немецко-фа-пшстских войск у Даугавпилса{84}.
В этом налете отличился экипаж младшего лейтенанта П. С. Игашова. Его бомбардировщик ДБ-3 был атакован тремя Ме-109 и загорелся. Игашов мог увести поврежденную машину и приземлиться в расположении наших войск, но он поступил иначе. Заметив, что его ведомого атакуют "мессера", Игашов поспешил на выручку товарищам и горящей машиной таранил один Ме-109{85}.
Это был первый в истории авиации воздушный таран на горящем бомбардировщике. Герои его командир экипажа П. С. Игашов, штурман Д. Г. Парфенов, стрелок-радист А. М. Хохлачев и воздушный стрелок В. Л. Новиков погибли. К сожалению, из-за чьей-то нерасторопности, а возможно, из-за несвоевременной информации подвиг балтийских летчиков официально никак отмечен не был. Это очень досадно. Мы помним о людях, совершивших куда более скромные ратные деяния. И это справедливо: никто не должен быть забыт. Хочется верить, что и героям этого тарана будет воздано должное.
30 июня основные силы 4-й танковой группы находились уже на правом берегу Западной Двины и ждали только, когда подтянется пехота 18-й и 16-й армий. 2 июля в 5 часов утра немцы возобновили наступление. Ленинградские летчики делали все чтобы ослабить удары вражеской авиации, не задумываясь, шли на самопожертвование.
Так 3 июля, спасая своего ведомого, пошел на таран заместитель командира эскадрильи по политической части 7-го иап старший политрук И. Д. Одинцов{86}.
4 июля на юго-западных подступах к Ленинграду было совершено два тарана. Коммунист командир звена 159-го иап лейтенант A. M. Лукьянов сбил бомбардировщик{87}, а летчик 158-го иап старшина Н Я. Тотмин - истребитель{88} Третий подвиг в этот день совершил командир эскадрильи 10-го бап 41-й бомбардировочной авиадивизии коммунист капитан Л. В. Михайлов. Он бросил свой СБ, подожженный зенитным снарядом, на колонну вражеских танков{85}.
Несколько подробнее мне хочется рассказать о подвиге девятнадцатилетнего комсомольца-сибиряка Николая Тотмина: его таран - это наивысшая форма героизма. В жестоком бою в районе Рожкополья с двенадцатью вражескими самолетами Тотмин израсходовал весь боезапас. Можно было попытаться уйти от противника, и никто не упрекнул бы его за это. Но Тотмин рассудил иначе: он должен драться до последнего вздоха. Кончились патроны, но есть таран. И комсомолец пошел на лобовой таран! Такого в истории мировой авиации еще не было Вражеский пилот попытался увернуться от удара, но не успел, и советский истребитель врезался в неприятельскую машину Тотмин каким-то непостижимым чудом уцелел и спустился на парашюте. Нетрудно представить себе даже неосведомленному человеку что такое лобовой таран. Это - верная смерть. Две машины на огромной скорости несутся навстречу друг другу. Счет жизни измеряется секундами. У кого окажутся крепче нервы? Кто сдаст первым? Но и в случае, если кто-то свернет первым, возможность столкновения велика. Тотмин же шел именно на лобовой таран и сделал все возможное, чтобы противник не уклонился от удара.
Любой прием воздушного боя требует от летчика отваги мужества и мастерства. Но таран, тем более лобовой, предъявляет к человеку неизмеримо более высокие требования. Воздушный таран - это не только молниеносный расчет, исключительная храбрость и самообладание. Таран в небе - это прежде всего готовность к самопожертвованию, последнее испытание на верность своему народу, своим идеалам. Это одна из наивысших форм проявления того самого морального фактора, присущего советскому человеку, которого не учел, да и не мог учесть враг, так как он имел о нашем народе, о нашем строе весьма смутное представление. И не случайно за всю войну ни один вражеский пилот не отважился на таран.
Так что же: трусили гитлеровцы? Уверен, причина тому не отсутствие бойцовских качеств у противника. Дело гораздо тоньше. Гитлеровские летчики, особенно их старые кадры, были не из робкого десятка. На советско-германский фронт нацисты послали не желторотых птенцов, а опытных и жестоких бойцов, уверенных в себе и в своей технике. Но отвага отваге рознь. Одно - отвага профессионального убийцы, выполняющего чужую волю, в руках которой он лишь пушечное мясо, и совсем иное - отвага советского человека, прекрасно осознающего те высокие цели, ради которых он идет в бой. Только такие чувства рождают настоящий героизм, не знающий предела. И только такой героизм всегда побеждает, даже если человек и гибнет, ибо сама смерть его есть победа.
Любой подвиг, связанный с самопожертвованием, не случаен, не беспочвен и вовсе не акт упоения битвой. Настоящий подвиг глубоко осознан и подчинен разуму. Только человек в последние минуты или секунды не задумывается над причинами, побуждающими его на самопожертвование. Ему просто некогда думать о них. Но то, что он в этот момент ощущает в себе ту светлую неодолимую силу, которая и ведет его на подвиг и в последнее мгновение аккумулируется в заряд огромной духовной энергии, в том нет сомнения.
