- Отбой! Пулеметчики, разойтись. Заряды оставить на палубе. Отбой.
Мы вздыхаем с облегчением, и из наших ртов вырывается облачко пара.
Внизу, в кают-компании, жарко. На часах половина пятого. Мы вдруг осознаем, что страшно устали. Кто-то предлагает немного выпить перед сном. Звякают бокалы, из потайного места появляется бутылка виски. Вчетвером садимся за стол, с усталой задумчивостью потягиваем виски и смотрим на приклеенные к абажуру фотографии красоток. Это маленькое, похожее на железнодорожное купе помещение - наш дом. Дежурный офицер трет глаза:
- Сейчас лягу и просплю все свободное время. Мы ухмыляемся, потому что сами говорили так много раз. Он почувствует себя значительно лучше, после того как примет холодный душ и позавтракает. Потом его можно будет увидеть плещущимся в прохладной воде на военном пляже или танцующим в "Карлтоне". Никому и в голову не придет, что он двадцать четыре часа отдежурил в душной лодке и три часа неподвижно стоял, положив палец на спусковой крючок пулемета.
На рассвете мы выбираемся из лодки. Солнца еще не видно, но уже скоро золотой шар появится из-за гор. Это лучшее время дня. Вызываем машину. По пути домой кто-то предлагает искупаться. Водитель везет нас какой-то новой дорогой и высаживает возле песчаного пляжа. Мы раздеваемся догола и за несколько минут смываем с себя всю накопившуюся усталость и грязь. Полные сил и оптимизма, едем в столовую на завтрак и оживленно обсуждаем наши дальнейшие планы.
Мысленно возвращаясь к тем дням, я не могу с уверенностью сказать, что было главной целью нашей жизни. У нас не было принято задумываться о целях войны. По-моему, именно в этом состояло основное различие в поведении военных и штатских. Гражданским людям не свойственно было отвечать ударом на удар, и они никогда не переходили в наступление. В итоге у них появлялись разочарование, гнев и ненависть. Мы же всегда наносили удар первыми, и, если попадали в опасное положение, только в результате ответных действий противника. У нас не возникало какой-то особенной ненависти к немецким подводникам, потому что мы понимали, что они ведут такую же войну, так же радуются успехам и переживают неудачи.
В те памятные дни 1943 года военные действия на море все еще были на удивление честными. Наши жизни зависели от результата состязания интеллекта нашего командира и командира итальянского или немецкого эсминца. Даже тогда, когда мы крались на большой глубине, а на поверхности нас разыскивал враг, мы мыслили такими категориями, как "хорошая контратака, плохая контратака" или "плохой материал".
Эти меры и контрмеры были похожи на ходы в шахматной партии. Мы могли по достоинству оценить точку зрения немцев и старались видеть на ход вперед. В конце концов научились предвидеть, как отреагирует противник на наши новые замыслы.
При всем этом мы гордились своими кадрами и знали, что у нас превосходный экипаж. Страна предоставила нам подводную лодку, которая обошлась ей в 350 тысяч фунтов стерлингов. Все мы, шестьдесят человек, должны были сплотиться и нанести максимальный ущерб врагу. Наш экипаж никогда не вступал в бой с лозунгом "Победа или смерть". Это всегда был хорошо продуманный и отработанный маневр против объекта под названием "цель". Причем реальные боевые действия мало чем отличались от учебной практики - наши действия и мысли были одинаковыми. Это был весьма совершенный способ ведения войны. Правда, позднее, когда мы встретились с японцами, многое изменилось.
На берегу наши моряки старались не думать о войне. Во флотилии царил дух соревнования, и мы как самое дорогое сокровище хранили наш "Веселый Роджер"{7}. Любили возвращаться домой после успешного патрулирования. Число потопленных фашистских судов и уничтоженных фашистов не имело большого значения по сравнению с той радостью, что мы испытывали, возвращаясь в гавань с развевающимся на ветру "Веселым Роджером", на котором прибавилось несколько полос.
В море экипаж подлодки становился единым целым. Офицеры и матросы ели одну и ту же пищу и жили примерно в одинаковых условиях. Мы ходили в одинаковой форме, знали привычки и причуды друг друга. В сущности, были одинаковыми. Это помогало легче переносить тяготы войны. Отсутствие классовых различий и необходимость положиться друг на друга в трудную минуту помогали нам понять идею демократии, за которую мы боролись.
В Бейруте и его окрестностях огромное богатство соседствовало с ужасной нищетой. Здесь мы встречали фашистов, коммунистов и реакционеров, но во время отдыха между патрульными плаваниями нам по большому счету было все равно, какие у людей взгляды, если с ними было приятно проводить время. Разумеется, мы чувствовали несправедливость французского правления и сторонились денежных мешков, которые жили в огромных горных виллах. Но как бы хорошо ни было на берегу, наши моряки всегда помнили дату следующего выхода в море и о том, что в конце концов нам придется отправиться на Дальний Восток. В разгар войны было бы неразумно придавать большое значение политическим взглядам граждан страны, в которой ты гостишь.
Наша лодка снимается с бочки около восьми вечера. Солнце висит над горизонтом. Воздух уже прохладный. Когда мы выходим в открытое море, над белыми зданиями города всплывает лунный серп. Огни на вершинах гор мешаются с мерцающими звездами. Из открытой двери стоящей на молу небольшой караульной будки вырывается свет. В проеме виден силуэт мужчины, наблюдающего за нашим отплытием.
В тот момент, когда я писал эти строки, я не знал, завидовать этому мужчине или жалеть его. В конце концов действительно почувствовал к нему жалость. Ведь это ему, а не мне предстояло остаться и жить в духоте и суматохе города.
С крейсерской скоростью в 12 узлов мы направились на запад мимо патрулирующих гавань траулеров в бескрайние просторы восточного бассейна Средиземного моря. Рано утром с Балкан налетел сильный ветер, который обогнул Олимп, поднял волны в Эгейском море и встретился нам, когда наша лодка проходила мимо Кипра. Мы прошли с подветренной стороны острова Крит и вошли в Эгейское море. Для меня этот момент и был настоящим началом патрулирования. Ясным прохладным утром лодка погрузилась под воду.
За туманной дымкой скрывались вражеские берега.
В Эгейском море лучшим временем для нас было раннее утро. Жаркие дни мы проводили под водой. Наблюдение в перископ не доставляло нам никакого удовольствия. Ночью было не так жарко, но темнота скрывала много интересного. Поэтому оставались только эти быстротечные минуты рассвета, когда над горизонтом взлетали лучи солнца, а серый мир окрашивался в розовый цвет.
