«Как скоро дядя бывал вечером один и ему было скушно, он приказывал, бывало, слуге: „Вели заложить Пегаса и ехать за князем Шаликовым!“ — Это была пегая лошадь, которую закладывали в дрожки или в сани и привозили князя Шаликова»[125].
Познакомившись с Василием Львовичем, П. И. Шаликов вскоре стал близким его приятелем. Они во многом сходствовали: князь был отчаянным щеголем с непременным розовым платком на шее, поклонником прекрасных дам и, как сказал о нем А. С. Пушкин, «поэт прекрасного пола». Позднее в альбоме Петра Ивановича, где было много стихотворений самого владельца альбома, в том числе «К памятнику собачки, принадлежавшей Катерине Владимировне Апраксиной» и «Эпитафия коту И. И. Дмитриева», В. Л. Пушкин сделал такую стихотворную запись:
Во всем, любезный князь, я сходствую с тобой!
Ты служишь музам, Аполлону!
Амура резвого подвластен ты закону
И женщин раб подчас иной.
Я те же слабости имею;
Я в старости хвалить еще красавиц смею
И не страшусь любви оков;
На лире я пою в сердечном восхищенье,
Не гаснет и теперь мое воображенье,
И мне знаком язык богов! (170).
В Москве В. Л. Пушкин бывает в доме М. М. Хераскова, встречается с Н. М. Карамзиным, который печатает его стихи… Казалось бы, какое отношение к семейной жизни Василия Львовича имели его литературные встречи? Никакого. Разве только то, что Капитолина Михайловна им не препятствовала. И это само по себе прекрасно. В какой мере красавица Капитолина вдохновляла мужа-стихотворца, сказать трудно. Но будет справедливым все же заметить, что в конце 1790-х — начале 1800-х годов талант Василия Львовича развивается и крепнет. О признании его таланта свидетельствует то, что он печатается у Н. М. Карамзина в лучших периодических изданиях этого времени — альманахе «Аониды» и журнале «Вестник Европы». Поэт не забыл успеха своего послания «К камину». Его сатира 1798 года «Вечер» также соединяет обличение пороков с проповедью уединенной жизни вдали от суетного света. В этом стихотворении он продолжает пополнять галерею сатирических портретов: Стукодей, Змееяда, Скопидомов, Вралев, Буянов Более того, в его стихах — своего рода предвосхищение типажей и коллизий комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».
Нет боле сил терпеть! Куда ни сунься: споры,
И сплетни, и обман, и глупость, и раздоры! (137).
Так начинает В. Л. Пушкин стихотворение «Вечер», в котором описывает хозяев и гостей одного московского дома.
Да, мочи нет: мильон терзаний
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков[126].
Так говорит Чацкий о своем недовольстве Москвой.
Картина нравов московского общества, представленная в стихотворении «Вечер», дана в грибоедовском ключе. Василий Львович пишет о несносных говорунах, врагах просвещения, искателях знатности и богатства; с сочувствием показаны у него редкие умники, которым, по словам их противников, «не нужно золота — давай Жан Жака в руки». Правда, в стихах Василия Львовича нет еще грибоедовского пафоса обличений Чацкого, но в них, несомненно, есть то, что этот пафос приуготовляло:
Сосед мой тут умолк; в отраду я ему
Сказал, что редкие последуют тому;
Что Миловых князей у нас, конечно, мало;
Что золото копить желанье не пропало;
Что любим мы чины и ленты получать,
Не любим только их заслугой доставать;
Что также здесь не все охотники до чтенья;
Что редкие у нас желают просвещенья;
Не всякий знаниям честь должну воздает,
И часто враль, глупец разумником слывет;
Достоинств лаврами у нас не украшают;
Здесь любят плясунов — ученых презирают (141).
(Заметим в скобках, что в 1810-е годы К. Ф. фон Борг перевел «Вечер» на немецкий язык.)
Несомненный интерес представляет для нас и стихотворное «Письмо к И. И. Дмитриеву», в котором Василий Львович заявил о своей литературной позиции. И. И. Дмитриев высмеял в сатире «Чужой толк» высокопарность в поэзии; В. Л. Пушкин же подверг осмеянию излишнюю и к тому же часто притворную слезливость современных стиходеев: «О, плаксы бедные! Жалка мне участь их!» (33). Ссылаясь на свои литературные авторитеты — того же И. И. Дмитриева, «любезного певца», который «вслед шествуя Анакреону / От Граций получил венец»; «милого, нежного» Н. М. Карамзина, который «в храм вкуса проложил дорогу»; «отечества усердного, верного сына» М. М. Хераскова, Василий Львович декларировал свои представления о поэзии:
Не крючковата мысль творит прекрасным стих.
Но плавность, чистота, души и сердца чувство:
Вот стихотворцев в чем прямое есть искусство! (33).
В. Л. Пушкин расширяет жанровый репертуар своей лирики, пишет дружеские послания, басни, мадригалы, песни, подражания. А еще — ирмосы, то есть церковные песнопения. И вот здесь как раз уместно сказать о том, что именно семейственные связи Василия Львовича стали причиной того, что он испробовал свое перо и в этом жанре. В 1798–1801 годах брат Капитолины Михайловны Михаил Михайлович Вышеславцев составил и издал в двух книгах антологию духовной лирики русских поэтов «Приношение религии». В антологию были включены сочинения М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, М. М. Хераскова, И. И. Дмитриева, Н. М. Карамзина, других авторов, а также самого М. М. Вышеславцева и В. Л. Пушкина, ирмосы которого свидетельствуют об искренности и глубине его религиозного чувства:
Молитву к Господу я пролию с слезами
И возвещу ему печаль души моей:
О Боже! пощади, не дай погибнуть ей!
Ад приближается. Я отягчен грехами. —
Носимый быстрыми волнами,
Иона воссылал мольбу к Тебе стеня;
Ты спас его — спаси меня! (142).
Стихотворений, посвященных жене и написанных после женитьбы, в общем-то нет. Как скажет позже племянник В. Л. Пушкина, «жена — свой брат». И все же в стихах о любви образ ее, как нам кажется, присутствует. В одном из стихотворений она опять появится под именем Хлои: к ней будет обращен монолог ее супруга, в котором изложена своего рода программа их семейной жизни. И эта программа столь значительна и важна для Василия Львовича, что о ней надо говорить особо. При этом речь пойдет не только о Капитолине и Хлое, но и о Лизоньке и бедной Лизе.
2. Лизонька и бедная Лиза
