На следующий день Леся и ее мать в сопровождении Ивана Франко присутствовали на импровизированном вечере, устроенном в их честь львовским клубом «Просвиты». Три небольшие комнаты. Одна из них, попросторнее, называлась залом. У стенки расставлены стулья, их уже заняли солидные дамы — матери. Дочери же, одетые в красивые, белоснежные платья, сбились в кружок в центре зала; парни выстроились у двери.
Поплыли звуки вальса, «кавалер» из строя парней подходил к девушке, приглашал, делал тур вальса по кругу и отводил ее на то же место. Снова учтивый поклон, и парень возвращался к двери или выбирал другую девушку. Играли только вальс и венгерку. Вечер продолжался до двенадцати часов, и все это время бедные девчата простояли посреди зала.
Леся впервые была на такого рода вечере и всему удивлялась. Она обратилась к Франко:
— Как странно! Здесь ведь все свои, а относятся друг к другу как незнакомые. Никто и слова не промолвил. Почему?
— У нас такой обычай: во время танца разговаривать нельзя, сразу же скажут, что флиртуешь. А это самый тяжкий грех…
Побывали Косачевны и у профессора Шухевича, где обычно собирался цвет местной интеллигенции. Почти все время Леся находилась рядом с Франко, чутко опекавшим гостью.
— Панна Леся, знакомьтесь. Мой товарищ, тот самый Михаил Павлык, который вас так интересует…
Павлык не выделялся ни внешним видом, ни поведением, ни голосом. Одет был скромно: темный пиджак, темно-серые брюки, на высоком воротничке белой рубахи маленькая черная бабочка. По глазам, в которых будто застыли спокойствие и неподвижность, не догадаться: возмущен он или доволен, радуется или грустит.
Леся обратилась к нему обрадованно и растроганно:
— В самом деле, я очень хотела поблагодарить вас, господин Павлык, за журналы и книги, которые вы пять лет назад прислали нам в Колодяжное…
— А я вдвойне рад нашему знакомству. Рад, что вижу вас, молодую писательницу Украины — Лесю Украинку. А во-вторых, мне очень приятно то, что вы родственница чудесного человека — Михаила Драгоманова, расположением и дружбой которого я горжусь. Скажу откровенно, меня пленяет и ваш псевдоним — Украинка, который так вам к лицу, словно вы с ним и родились…
В непродолжительном разговоре с Павлыком Леся ощутила в этом невысоком и болезненном на вид, застенчивом и незаметном в обществе человеке скрытую энергию, несокрушимость характера. Это впечатление укрепилось еще больше, когда несколько позже Франко привел фрагмент из своего разговора с Павлыком.
— У тебя, Иван, есть семья, — говорил он, — тебе есть для кого работать. А я должен остаться один. И так лучше, если погибну, по крайней мере, никто слезы проливать не будет. Ты бери город. Там рабочий сознательный, с ним легче говорить. А я возьму село, там труднее, что я за неделю успею — батюшка в воскресенье разрушит…
Верным другом и помощницей Павлыка была сестра Анна, как и он посвятившая жизнь борьбе за освобождение народа…
Среди львовян, провожавших гостей в столицу Австрии, был и Михаил Павлык. Леся произвела на него глубокое впечатление своим умом. Никогда прежде не встречал он девушку, так всесторонне развитую, с такой свежей и ясной мыслью. Даже не представлял себе, что в девятнадцать лет может раскрыться перед человеком такой огромный мир, что в таком возрасте можно мыслить так масштабно. Конечно, никакого сравнения с галицийскими панночками — даже постарше, — работающими на литературной ниве. Свое восхищение Павлык передал в письме к Драгоманову:
«Не так давно была здесь Ваша сестра с дочерью. Я очень рад был ее увидеть и узнать… Я представлял ее совсем другой, теперь же увидел тихую, серьезную женщину, — об уме ее нечего и говорить. Ну, а Леся просто ошеломила меня своим образованием и тонким умом. Я полагал, что она вся в мире своей поэзии, но оказалось, далеко не так. Для своего возраста она гениальная женщина. Мы много беседовали, и в каждом слове ее видел я ум и глубокое понимание поэзии и человеческой жизни. Весьма интересно и полезно, чтобы ее поэзия и другие литературные труды (на которые она, по-моему, способна) перешли на социальное поле».
Перед отправлением поезда Франко, Павлык, Шухевич сердечно приглашали Ольгу Петровну и Лесю на обратном пути подольше погостить во Львове.
Присмотревшись к общественно-политической жизни в Галиции, а несколько позже и в Вене, Леся убедилась, что правительственный либерализм, даже освященный парламентом буржуазно-республиканского или конституционно-монархического государства, не приносит народу ни свободы, ни счастья, не избавляет его от эксплуатации, насилия и обмана. Народ Галиции находился под тройным гнетом — собственного украинского панства, австрийского (государственного), и польского (помещичьего). Осуществлялась эта политика руками реакционной проавстрийской партии «народовцев».
В ноябре 1890 года, накануне Лесиного приезда, ведущие народовские деятели (О. Барвинский, А. Вахнявин, Ю. Романчук и др.) заключили соглашение с австрийским наместником в Галиции графом Бадени, по которому «народовцы» в обмен на мелкие подачки правительства (несколько мест в парламенте, открытие украинской гимназии, введение украинского фонетического правописания и т. п.) обязались быть во всем солидарными с политикой австрийского правительства и польских господствующих кругов. Отныне провозглашалась «новая эра» в отношениях с польской шляхтой и австрийским правительством.
В вопросах украинского языка «народовцы» вели жестокую полемику с «москвофилами», объединявшими ту часть галицийско-буковинской интеллигенции и духовенства, которая ориентировалась на реакционные силы царской России. В.И. Ленин писал, что москвофилов в России поддерживала «самая реакционная партия, Пуришкевичи и K°, партия крепостников, возглавляемая царизмом».[20]
Хоть эти партии и враждовали между собой, но, по существу, их политические платформы не отличались друг от друга. «Основа обеих наших партий, — писал И. Франко, — одна и та же, разница между ними чисто формальная. Эта ли партия побеждает, та ли — для народа польза одинакова — никакой».
В противовес «народовцам» и «москвофилам» по инициативе Ивана Франко и его товарища и единомышленника М. Павлыка в Галиции в 1890 году образовалась крестьянская «Радикальная партия». Она на первых порах отстаивала интересы трудящихся, развенчивала грабительскую политику австрийского правительства и его приспешников — быстро обогащающихся украинских буржуа. Но со временем эта партия выродилась в обычную буржуазно-реформистскую. В 1898 году И. Франко вышел из нее.
