Тем временем Ота Филип решил сменить жилье и переехал в другую часть Мюнхена, может быть, в надежде, что письма из Бибиси там его не достанут. Не тутто было. Немецкие почтальоны, проявляя исключительную добросовестность и чудовищную сообразительность, находили бедного Ота и там. Он опять звонил, сохраняя (не понимаю, как ему удавалось) полное спокойствие. И чтоб я не нервничал, объяснил мне однажды, что все дело в компьютере.
Тогда, в начале 80х годов, компьютеры были еще не везде, но в некоторых больших компаниях все-таки были. О них рассказывали всякие страсти, для кого забавные, а для кого и драматические. Самая знаменитая история была с человеком, которому компьютер торговой компании регулярно выписывал счет за не совершенные им покупки. Правда, счет был соответственный — на ноль долларов, ноль центов. Сперва тот человек вел себя благодушно, как я. Потом стал нервничать и слать компании сердитые письма, уверяя, что он у нее никогда ничего не покупал. Неумолимый компьютер отвечал ему напоминаниями, а потом и угрозами, что его долг в сумме ноль долларов ноль центов за просрочку платежа увеличивается каждый день на ноль процентов, и если он не оплатит счет в течение ноля дней, то ноль будет многократно помножен на ноль и так далее, и все это длилось до тех самых пор, пока получатель угроз не сообразил, что надо делать. Он выписал и послал компьютеру чек на ноль долларов ноль центов плюс ноль процентов за ноль просроченных дней. Компьютер этот чек зарегистрировал, записал в свою глупую память, внес на баланс компании и успокоился навсегда.
Ота мне объяснил, и я с ним согласился. Конечно, эти шутки вытворяет компьютер. Живые люди просто не могут не обратить внимания на все мои просьбы, мольбы, вопли и заклинания. На это способна только бездушная машина. И я понял, что надо делать.
Однажды Франк Вильямс попросил меня приехать в Лондон и прочесть главы из моего нового романа. Я явился в редакцию, неся в одной руке портфель с рукописью, а в другой — горсть гвоздей. Франк, встреченный мной в коридоре, удивился:
— Вы собираетесь у нас чтонибудь ремонтировать?
— Нет, я собираюсь высыпать эти гвозди внутрь вашего компьютера, чтобы он сгорел от короткого замыкания.
— Интересная идея, — одобрил Франк, — но дело в том, что у нас нет никакого компьютера.
— Как! — закричал я, потрясенный. — У вас нет компьютера?
— Вас это удивляет? — спросил Франк, сам удивившись моему удивлению.
Сейчас это невозможно представить, но в начале восьмидесятых годов даже одна из крупнейших в мире радиостанций не имела ни одного компьютера. В редакционных комнатах, как в старину, трещали пишущие машинки, в редких случаях электрические.
Но меня потрясло не отсутствие компьютера, а то, что, как оказалось, не машина, а все-таки люди, находясь со мной в постоянной переписке, не удивлялись тому, что их автор столько времени не имеет своего адреса. И не обращали внимания на адрес на каждом моем конверте и на каждом подписанном мной документе. И не замечали всех моих специальных иронических и истерических обращений по этому поводу, вопросительных и восклицательных знаков и проклятий в свой адрес. Франк слушал, хихикал, ему было смешно (еще бы!), но он же, кажется, был немного смущен и чтото бормотал про так называемый человеческий фактор.
Человеческий фактор — это, как известно, такой фактор, которым объясняют всякие глупости, сделанные не машиной, а человеком ввиду несовершенства его психофизического устройства. Когда он, управляя автомобилем, перепутал педали и вместо тормоза нажал на газ, или, сажая самолет, забыл выпустить шасси, или в животе прооперированного больного оставил скальпель, но ведь человек, сказал я Франку, обычно из своих ошибок делает выводы и старается их больше не повторять. В данном случае это не человеческий фактор, а нечеловеческий фактор, и давайте его исправлять.
— Давайте, — согласился Вильямс.
— Хорошо, — согласился и я. — У кого на станции есть мой адрес?
— У меня, — сказал он.
— Идемте к вам.
У себя в кабинете он раскрыл записную книжку, нашел искаженный адрес Ота Филипа. Я попросил книжку, своими руками вычеркнул адрес Филипа, вписал свой и спросил, у кого еще могут быть записаны мои данные. Оказалось, что еще у двух секретарш. Я посетил обеих и внес нужные исправления.
Я был в Лондоне несколько дней, записал на пленку отрывки из романа, встретился с друзьями, посетил Британский парламент и Национальную картинную галерею, погулял по Оксфордстрит, послушал болтунов в Гайдпарке, посмотрел развод караула у Букингемского дворца, вернулся в Штокдорф и — что вы думаете? — звонит мне бедный Ота Филип, к нему на имя Кросна Франтила пришло письмо: Франк Вильямс, которому я только что вписал свой правильный адрес, благодарит меня за посещение радиостанции, с удовольствием вспоминает наши встречи, надеется, что и мне было приятно.
Я ответил немедленно, что мне было очень приятно, но из Штокдорфа собираюсь переселиться непосредственно к Ота Филипу, которого вы называете каждый раз какимито именами, каких никакой человек даже придумать не мог бы. Где вы опять раскопали этот дурацкий адрес? Проверьте свою записную книжку еще раз, не заколдована ли она. Проверьте и запишите: мой адрес… На оставшейся части листа я опять написал свой адрес своим почерком и печатными буквами, поперек листа и вдоль. А когда и на это письмо пришел ответ через Ота Филипа, я взревел, перепугав всех домашних, и взялся за очередное послание к Барри Холанду.
«Дорогой Барри, — написал я, — меня зовут Владимир Войнович. Когда Вы наконец запомните, что я живу на улице Ханс Каросса в деревне Штокдорф? Я не живу в Мюнхене. Я не живу на Амалиенштрассе, Дамилиен— и Шмантилиенштрассе. Я живу на Ханс Кароссаштрассе и зовут меня (спросите ваших радиослушателей, они подтвердят) Владимир Войнович. Если вы не перестанете надо мной издеваться, я напишу на вас сатиру, и вы, поскольку у вас никто ничего не читает (даже писем, адресованных вам), вы, не читая, передадите мою сатиру в эфир. Если Вам приходится слушать свое же радио, Вы, может быть, услышите мою передачу и узнаете, что я, ваш автор, имярек, проживаю на улице Ханс Каросса…»
Через несколько дней мне пришло письмо от Барри Холанда. Оно было адресовано… А вот и не угадали. Я нашел его в своем почтовом ящике на улице Ханс Каросса. Барри обещал, что отныне так будет всегда. «Но если Вы хотите, — добавил он, — написать на нас сатиру, мы возражать не будем. У нас есть только одно пожелание: пусть это будет смешно».
Я тогда предложением Барри не воспользовался, потому что эта история долго еще не только не казалась мне смешной, но была причиной ночных кошмаров.
