Обратили на эту статью внимание В.В. Гура и Ф. Абрамов: «Несколько в стороне от этой дискуссии стоит статья В.В. Петелина «Два Григория Мелехова» (Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1958. № 4. С. 124 – 138). Автор ее считает, что на страницах «Тихого Дона» нарисован совершенно положительный характер Григория, а в книгах исследователей этого романа, с помощью какой-то специальной «обработки» его текста, создан другой, отрицательный персонаж...» (Гура В.В., Абрамов Ф.А. М.А. Шолохов. Семинарий. Изд. второе, дополненное. Л., 1962. С. 131 – 132. (Выделено мною. – Л. Т.)
Потому и стояла эта статья В.В. Петелина «несколько в стороне», оттого что в ней «нарисован совершенно положительный характер Григория», трагический, как и в «Тихом Доне», «когда не знаешь, куда идти...».
В книге В. Петелина были, конечно, и недостатки. 21 августа 1966 года Владимир Карпенко, автор исторических романов о Гражданской войне, отмечая положительные стороны книги, тут же добавил: «...Не думаю, чтобы захлебывающиеся строки по душе приходились самому имениннику; наверняка он отвесит земной поклон тому, кто скажет о его творчестве ядреное, смачное, но правдивое слово. От нашей маленькой ячейки автору «Гуманизма Шолохова» большое спасибо».
О книге В. Петелина «Гуманизм Шолохова» высказывались в беседах при встрече Николай Шундик, Григорий Коновалов, Анатолий Иванов, Петр Проскурин, Константин Воробьев, Виталий Закруткин, Михаил Алексеев, Кузьма Горбунов, всех не перечислить... Вот лишь отзыв Василия Белова, приведенный в книге «Счастье быть самим собой». В. Белов долго колебался, писать письмо или нет, но наконец написал:
«А книжку твою я читал. Не писал об этом, потому что не хотелось заводить разговор, так как больно говорить об этом. Поскольку ты настаиваешь – говорю. Книга мне не понравилась. То есть не понравилась относительно. Относительно творений Якименко, Гуры и Ко – книга, на мой взгляд, великолепна. Особенно в смысле Мелехова. Но это так мало! Мало, недостаточно! По сути дела ты смыкаешься с ними в отступлениях, в общей трактовке, хотя и прорывается на многих страницах настоящая правда. Ты здорово дал по мозгам этим критикам, для которых Гришка – олицетворение собственничества, дикости, которые боятся и ненавидят его. Но далеко ли ты ушел от этих критиков? Не обижайся, но я не могу иначе, слишком все для меня больно. Те критики, все подряд, противопоставляли Мелехова народу. Ты же шагнул немного вперед: для тебя Мелехов – типичный представитель части народа. Для меня же Мелехов – олицетворение не какой-то определенной части (скажем, казачества), а всего народа. Вот и весь секрет того, почему книга мне не понравилась. Я убежден, что сила «Тихого Дона» в этом трагизме, трагизме размеров общенациональных. И в этом смысле «Целина» в подметки не годится «Тихому Дону». В «Целине» Михаил Александрович достиг блистательной художественности, блистательной формы при содержании ограниченном, навеянном весьма преходящими явлениями и идеями. (Помяни мое слово: пройдет десяток-полтора лет, и то, что делалось в деревне начала 30-х годов, будет считаться ошибочным.) В этой ситуации (что в «Целине») было не меньше трагизма, чем во время гражданской войны, но Шолохов смазал этот трагизм. Если автор «Тихого Дона» велик и недосягаем, то автор «Целины» почти не выделяется в ряду прочих и отнюдь, впрочем, не маленьких художников.
Вот из чего я исхожу в оценке твоей книги о Шолохове. Можно считать ошибочными (а Ошанин счел бы кулацкими) эти мои мысли, но надеюсь, в неискренности ты меня не упрекнешь...» (В. Белов – В. Петелину в письме 25.12.1967 г.).
Напоминаю об этих давних страницах нашей отечественной истории просто потому, что в дальнейшем о Григории Мелехове и о М. Шолохове почти то же самое писали, но редко-редко ссылались на работы В.В. Петелина, а жаль... Лишь Константин Прийма в своих книгах ссылался на первородство Виктора Петелина, положившего начало новой трактовке многих вопросов в шолоховедении.
Двухтомник «Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников» (около 130 п. листов) производит огромное впечатление своей продуманностью, точностью материалов, своим подлинно гуманистическим взглядом на возникшего, превосходно начавшего и глубоко трагического писателя нашего времени, раскрывшего подлинные причины Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, Гражданской войны и показавшего в сложных психологических переживаниях истинную тягу героев романа – жить в мире и заниматься своим трудом, растить детей, радоваться их радостями и переживать их горести и несбывшиеся надежды.
Сколько споров возникло за последнее время о «Поднятой целине», а ведь мы, в сущности, не знали главного. Лишь в последние годы узнали, что Шолохов встречался с есаулом Сениным, прототипом Половцева. Сам М. Шолохов нигде об этом не говорит, но в воспоминаниях Михаила Обухова «Незабываемые встречи» есть эпизод о посещении М. Шолоховым бывшего есаула Сенина в тюрьме: «Обычно Михаил Александрович был скуп на слова, предпочитал слушать других и, надо сказать, на разговор умел вызвать. Но как-то, с трудом сдерживая волнение, он сказал:
«Только что был в окружном управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным... Разговаривал с ним в тюремной камере, – продолжал Шолохов, – смотрел на него и думал: скоро этого человека не будет. И Сенин отлично знает, что в ближайшие дни его ждет расстрел».
Сенин, которого Шолохов под собственным именем вывел в «Тихом Доне», в дни коллективизации пытался организовать контрреволюционный мятеж среди казаков на Верхнем Дону. Он явился прототипом Половцева из «Поднятой целины». «Правда, – вспоминает Обухов, – как мне рассказывали очевидцы из Вешенского, когда его арестовали, он не успел сделать ни единого выстрела, совсем не так, как в «Поднятой целине». Но ведь это же Сенин, а не шолоховский персонаж Половцев! Весь вечер Михаил Александрович, видимо, находился под впечатлением своего свидания с бывшим есаулом. Он все время сосал трубку, был молчаливей, чем даже обычно. Лишь изредка вставлял фразы в по обыкновению оживленную речь Бориса Озимого. И в этих скупых репликах не было характерного, так свойственного Шолохову разящего остроумия. Больше того – отдельные фразы были сказаны без всякой видимой связи с тем, о чем шла речь. А в конце вечера он коротко все же сказал нам: «Не хотели разрешать мне свидания с Сениным, но я настоял на своем, доказывал, что это один из персонажей «Тихого Дона»...»
М. Обухов заметил, что после посещения есаула Сенина Шолохов в чем-то весьма существенном изменился, что-то произошло в нем самом. Шолохов не раз бывал накануне смертельной опасности, сам не раз думал о жизни и смерти, попадая в критические ситуации. Вот почему так тяжко переживал близкую кончину одного из своих будущих персонажей. Вот почему Шолохов был так задумчив и молчалив. И не случайно В. Петелин в своих комментариях привел истинное положение дел. Ведь Сенин не только не выстрелил при аресте, но у него и группы-то в сущности не было и оружия. По сведениям историков, у этой «белогвардейской банды» во главе с А.С. Сениным обнаружили: «револьвер – 1, берданок – 2, шашек – 1, охотничьих ружей – 2».
