— Я ни физически, ни морально не могла это выдержать... Просто уже не было сил...»
Марина встречала пришедших выразить соболезнование. На кухне был накрыт стол: вино и легкие закуски...
Пришел В.Баранчиков — врач, с которым Высоцкий дружил последние восемь лет.
В.Баранчиков: «Я приехал на Малую Грузинскую 27 июля. Сидели на кухне с Мариной — пили вино... И мне, честно говоря, не понравилось, как вела себя Марина...
— Да, Володя... А я ведь его уже похоронила... Он умер для меня полгода назад!
— Марина, что ты говоришь?!
— Да что вы носитесь со своей русской сентиментальностью... И что бы он был без меня — я ему показала весь мир...»
Приехал из Ленинграда Кирилл Ласкари. Прямо с вокзала — на Малую Грузинскую. У Марины нашлись успокоительные слова и для него:
— Ты знаешь... Кириль... Володя говорил, что никогда ему не было так хорошо и спокойно, как тогда у тебя...
Пришел Г.Полока. Пришел проститься и за песней для фильма: «Марина, вся в черном, долго искала в куче его рукописей нашу песню. Нашла, и мой помощник торопливо переписал ее. И все...»
Поздно вечером 27-го привезли гроб...
Этот гроб был из серии изготовляемых по специальному заказу — так называемая «шестерка», — в которых хоронили членов правительства и Политбюро. Через два года в таком гробу увидят граждане СССР Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
Марина провела всю ночь возле мужа. Час просидела совершенно одна, попросила, чтобы никто не входил...
28 июля — день св. Владимира...
В четыре часа утра Высоцкого положили в гроб и снесли вниз в холл. Играет квартет студентов консерватории... Проходит краткая панихида. Были мать, отец, Марина Влади, сыновья, Людмила Абрамова, Оксана, другие родственники, друзья, соседи, никому не известные люди, пришедшие с улицы... Гроб с телом перевозили в театр в реанимобиле.
В пять часов белый гроб установили на высокий постамент в середине сцены, ногами к залу, изголовье приподнято. Сцена у гроба почти до рампы завалена букетами цветов. Над изголовьем — знаменитый темно-коричневый вязаный ажурный занавес из «Гамлета», собранный наподобие паруса, подобранного к рею, напоминал раскрытые крылья ворона. Прямо над гробом — большая фотография Высоцкого. Он смотрел с нее спокойно, чуть вопросительно, как будто на себя теперешнего, на гроб и одновременно на каждого сидящего или проходящего через зал. Фотография была сделана недавно — в сентябре 1979 года во время тбилисских гастролей театра...
Первый венок у гроба был от Камерного театра. Его поставил Александр Подболотов.
Задолго до начала панихиды пришли Николай Губенко и Жанна Болотова. Они просидели около двух часов, не вставая...
С шести часов утра (а некоторые стояли с ночи) на Таганской площади, на Большой Радищевской улице, от самого театра начала выстраиваться очередь. К десяти часам утра она уже была в конце соседней, параллельной улицы — Володарского, через Яузу и дальше по набережной Москвы-реки, и дошла до высотного дома на Котельнической набережной. К одиннадцати часам очередь была уже у Зарядья — все пространство было запружено людьми. Очередь, очередь, очередь — бесконечная, немыслимая...
А.Макаров: «Я проехал вместе с товарищем на машине вдоль очереди в театр: очередь была длиной в девять километров!»
По оперативным сводкам ГУВД Москвы в тот день на Таганской площади и прилегающих улицах собралось около 108-ми тысяч москвичей и гостей столицы. И это в городе, закрытом на время Олимпиады! Лишь малая часть из них сможет пройти возле гроба.
Режим работы Олимпиады был каждодневно строг и однообразен. За исключением этого дня — 28 июля. Очевидцы утверждали, что такое столпотворение было только тогда, когда хоронили Сталина. 28 июля не принадлежало Олимпиаде. И мало кто вспомнит, какие медали разыгрывались в тот день.
Это было трагическое зрелище, и это было зрелище торжественное. Каждый второй — с цветами. Было множество пожилых людей, даже старых. Это подчеркивало величину потери...
По словам одной московской журналистки, редкостное братство сцементировало в тот день тысячи прежде незнакомых людей: «Никогда до сих пор я не видела вокруг себя такого количества прекрасных, светлых лиц. Стояли все как-то удивительно кротко, терпеливо снося и тесноту, и жару. Почти у всех были цветы, и несмотря на то что сияло какое-то мучительное солнце, люди старались держать немногие зонтики так, чтобы в первую очередь укрыть букеты...»
Это было горе, которое объединяло и возвышало, делая человека человеком, а толпу — народом.
Ближе к театру — кордоны милиции, металлические переносные заграждения. По случаю Олимпиады милиция — в белом. Она — милиция — в этот день была безукоризненна: вежлива, услужлива, предупредительна. Благодаря ей все обошлось благополучно — никому в огромной толпе даже ноги не отдавили. Наверное, правда, что по случаю Олимпиады в Москву были собраны лучшие ее представители... У большинства милиционеров тоже хранились дома катушки с ЕГО записями. И они, как могли, старались отдать поэту последний долг. Не допустить смертоубийства на его похоронах. Они хоронили Высоцкого, как хоронили бы капитана Жеглова...
Руководил ими генерал Николай Мыриков. Он изначально был «главным по Олимпиаде». Все москвичи помнят наведенный тогда в столице порядок: пьяниц и проституток выслали за сто первый километр, иногородние машины заворачивали по кольцевой. Все это было его заботой. И когда случилось несчастье, Мыриков тоже взял командование на себя.
Заботились не только о людях в очереди к гробу, но и ждали провокаций. Москва набита иностранцами — такой удобный случай... Из этих соображений у Театра на Таганке дежурили двести милиционеров, на всем пути к Ваганькову катафалк сопровождала ГАИ, а возле кладбища процессию ожидали пятьсот стражей порядка и два экипажа «скорой помощи».
Бабек Серуш: «Уже все оцеплено и никого не пускают. Как я ни пытался — ничего не получается... Ну ни в какую! А очередь протянулась вниз — почти до гостиницы «Россия». Я чуть не заплакал.
Черт возьми! Неужели я не попрощаюсь с Володей?! Там стояли автобусы... И я взял и просто прополз под автобусом... Я поднимаюсь, а милиционер не может понять — откуда я взялся? В строгом черном костюме — из-под автобуса?! «Ну есть у тебя хоть какое-нибудь удостоверение?» — «Есть фотография с Володей... Вот видишь, я его друг!» И меня выручила эта фотография... Милиционер меня пропустил, и я попрощался с Володей».
Поскольку все советские кино- и телеоператоры были заняты на Олимпиаде и снимали тех, кто выше прыгнет, кто быстрее пробежит, кто дальше метнет копье, то ни один из них не был послан, для того чтобы снять похороны. Снимали иностранцы...
