Еще в начале дискуссии, взяв тезис Чемоданова на заметку, Сталин, теперь иронизируя, писал: «Русские аристократы одно время тоже баловались французским языком при царском дворе и в салонах (некоторых губернских городов)». Редактируя, он зачеркнул конец предложения и взял его в скобки, чтобы до крайности ограничить сферу французского языка в России. Затем продолжил: «Они кичились тем, что говорят по-русски, заикаются по-французски, что они умеют говорить по-русски лишь с французским акцентом. Значит ли это, что в России не было тогда общенародного русского языка, что общенародный язык был тогда фикцией, а “классовые языки” – реальностью?»[1112]
В первом варианте рассуждения о классовых языках заканчивалось так: «Классовость языка есть примитивная и несуразная фантазия, если, конечно, не думать, что буржуа и пролетарии могут объясняться друг с другом через переводчиков»[1113]. Затем Сталин это забраковал и, как я уже отмечал, стал то же самое доказывать более развернуто, справедливо грозя распадом общества, если классы и сословия перестанут друг друга понимать.
«Эти товарищи воспринимают противоположность интересов буржуазии и пролетариата, их ожесточенную классовую борьбу (далее было: “непримиримость их взглядов”, затем зачеркнуто. – Б. И.) как распад общества, как разрыв между враждебными классами (было – “всех тех нитей, которые связывают эти классы в одно общество”. – Б. И.). Они считают, что поскольку общество распалось, нет больше единого общества, а есть только классы, то не нужно и единого для общества языка, не нужно национального языка». После этих слов Сталин сделал очередную вставку простым карандашом, ровным почерком и практически без помарок: «Что же остается, если общество распалось и нет больше общенародного, национального языка? Остаются классы и “классовые языки”. Понятно, что у каждого “классового языка” будет своя “классовая” грамматика, – “пролетарская” грамматика, “буржуазная” грамматика. Правда, таких грамматик не существует в природе, но это не смущает этих товарищей: они верят, что такие грамматики появятся. У нас были в[1114] одно время “марксисты”, которые утверждали, что железные дороги, оставшиеся в нашей стране после Октябрьского переворота, являются буржуазными, что не пристало нам, марксистам, пользоваться ими, что нужно их срыть и построить новые, “пролетарские” дороги. Они получили за это прозвище “троглодитов”…»[1115] Неизвестно, кого конкретно Сталин обозвал «троглодитами». Скорее всего, ему вспомнилась одна из тех побасенок, которые имели широкое хождение в революционную эпоху и приписывались «левакам», пролеткультовцам, анархистам. Кроме того, Сталин, как всегда, пытался сблизить противника с каким-нибудь особенно неприятным и давно уничтоженным течением, чтобы и противник, и те, кто ему еще сочувствовал, понимали серьезность обвинений и последствий: «Понятно такой примитивно-анархический взгляд (было: “слишком примитивен и далек от марксизма”. – Б. И.) на общество, классы, язык не имеет ничего общего с марксизмом. Но он, безусловно, существует и продолжает жить в головах некоторых наших запутавшихся товарищей. Конечно, неверно, что ввиду наличия ожесточенной классовой борьбы (зачеркнуто: “при капитализме”) общество якобы (зачеркнуто: “превратилось в фикцию, что оно…”) распалось на (зачеркнуто: “враждебные”) классы, не связанные больше друг с другом экономически в одном обществе. Наоборот. Пока существует капитализм, буржуа и пролетарии будут связаны между собой всеми нитями экономики, как части единого капиталистического общества. Буржуа не могут жить и обогащаться, не имея в своем распоряжении наемных рабочих, пролетарии не могут продолжать свое существование, не нанимаясь к капиталистам». Далее Сталин вычеркнул три фразы: «Отсюда необходимость общего и единого для общества национального языка при капитализме. Национальный язык нужен здесь как средство общения людей и классов внутри единого общества. Классовость языка есть примитивная и несуразная фантазия, если, конечно, не думать, что буржуа и пролетарии могут объясняться друг с другом через переводчиков». Поверх он написал: «Прекращение всяких экономических связей между ними означает прекращение же всякого производства, прекращение же всякого производства ведет к гибели общества, к гибели самих классов. Понятно, что ни один класс не захочет подвергнуть себя уничтожению. Поэтому классовая борьба, какая бы она ни была острая, не может привести к распаду общества. Только невежество в вопросах марксизма и полное непонимание природы языка могли подсказать некоторым нашим товарищам сказку о распаде общества и “классовых” языках, о “классовых” грамматиках»[1116].
Удивительно, что для Сталина 50-х годов именно это, то есть опасность распада общества, и было доказательством невозможности существования классовых языков. Сталин как будто начисто забыл о том, что накануне революции и в особенности во время Гражданской войны непонимание между различными классами воюющего российского общества достигло критической точки не только в сфере экономики и политики, но и на уровне мышления, языка, культуры, религии, морали, что и привело к его взрывообразному (революционному) распаду. Не случайно же одной из главных скреп сталинского общества стал десятилетиями вырабатывавшийся «общенародный» язык коммунистической пропаганды, состоящий по большей части из приспособленной общеевропейской лексики и таких же мыслительных конструкций. Так что социум – это не только по возможности гармонизированная совокупность сословий, классов, групп, этносов, наций, но и их языков, а значит, и гармонизация способов мышления. И вся эта пульсирующая совокупность может «сходиться» и «расходиться» под влиянием самых различных факторов. Вождь же все более упорно сводил вопрос к тоталитарному: один язык – одна нация.
Затем, так же как с цитатами Маркса, Энгельса и Лафарга, Сталин в окончательном варианте обошелся и с идеями Ленина, усилив тезис о том, что сторонники Марра неверно трактуют его учение о двух культурах внутри эксплуататорского общества, обвинив их в том, что они «поплелись по стопам бундовцев»[1117]. Сталин первые фразы с рассуждениями о Ленине оставил без изменений, так как они были написаны еще в первом варианте статьи: «Ссылаются, далее, на Ленина и напоминают о том, что Ленин признавал наличие двух культур при капитализме, буржуазной и пролетарской, что лозунг национальной культуры при капитализме есть националистический лозунг. Все это верно и Ленин абсолютно прав. Но при чем тут классовый язык?» (было: «национальный язык?»). После этого Сталин вычеркнул почти страницу машинописного текста: «Не думают ли наши начетчики, что ввиду буржуазного характера национальной культуры при капитализме Ленин отрицал необходимость национального языка и признавал “классовость” языка? Бундовцы в этом именно в одно время обвиняли Ленина. Как известно, Ленин протестовал против этого, заявив, что он ведет борьбу не против национального языка, а против национальной буржуазной культуры. Странно, что эти товарищи прибегают к “аргументам” бундовцев. Но согласятся ли товарищи, любящие цитировать, заслушать следующую цитату из Ленина…»[1118] Затем шел ленинский текст, сохраненный в окончательном варианте. Вычеркнув этот текст, Сталин тем же простым, хорошо заточенным карандашом сделал две обширные вставки, вошедшие в окончательный вариант: «Ссылаясь на слова Ленина о двух культурах при капитализме, эти товарищи, как видно, хотят внушить читателю, что наличие двух культур в обществе, буржуазной и пролетарской, означает, что языков тоже должно быть два, так как язык связан с культурой, – следовательно, Ленин отрицает необходимость единого национального языка, следовательно, Ленин стоит за классовые языки. Ошибка этих товарищей состоит здесь в том, что они отождествляют и смешивают язык с культурой. Между тем культура и язык – две разные вещи. Культура может быть и буржуазной и социалистической, язык же, как средство общения, является всегда общенародным языком, и он может обслуживать и буржуазную и социалистическую культуру. Разве это не факт, что русский, украинский, узбекский языки обслуживают ныне социалистическую культуру этих наций так же неплохо, как обслуживали они перед Октябрьским переворотом их буржуазные культуры? Значит, глубоко ошибаются эти товарищи, утверждая, что наличие двух культур ведет к образованию двух разных языков и к отрицанию необходимости единого языка». Здесь вождь чуть позже сделал знак абзаца и сделал еще одну внутреннюю вставку: «Говоря о двух культурах, Ленин исходил из того именно положения, что наличие двух культур не может вести к отрицанию единого языка и образованию двух языков, что язык должен быть единый. Когда бундовцы стали обвинять Ленина в том, что он отрицает необходимость национального языка и трактует культуру, как “безнациональную”, Ленин, как известно, резко протестовал против этого, заявив, что он воюет против буржуазной культуры, а не против национального языка, необходимость которого он считает бесспорной. Странно, что некоторые наши товарищи поплелись по стопам бундовцев.
