писаки добавляли, что Муссолини «имитирует портреты Наполеона»: то голову склонит вперед, глядя исподлобья, то руку за борт сюртука заложит.
Став премьер-министром, Муссолини начал учиться застольным манерам хорошего общества — к нему приставили молодого чиновника итальянского МИДа из аристократической семьи, и тот служил ему в качестве гувернера. Так что скоро Муссолини уже знал, какой вилкой в каких случаях пользоваться, и что такое салфетка — тоже усвоил очень быстро, но есть на публике не любил и делал это крайне редко.
С другой стороны, какое-то время ему нравилась одежда, принятая в хорошем кругу.
В 1922-м, когда Муссолини явился к королю за получением из его рук полномочий премьер-министра, у него не нашлось подходящего случаю костюма, и его одели во что-то плохо сидящее, да еще добавили и цилиндр, но очень скоро Бенито Муссолини стал появляться на людях в хорошо пошитом смокинге, и фрак тоже носил вполне непринужденно.
Подошел и костюм для верховой езды — то, что англичане так и называют «riding coat», а во всех прочих странах именуют «рединготом».
Муссолини даже одно время носил буржуазный котелок, но потом перестал. Утверждалось, что на него повлияли американские кинокомедии — там дурацкие персонажи непременно надевали на себя шляпы-котелки в знак претензии на респектабельность.
Ну, а дураком дуче выглядеть не любил.
Так что он перешел на ношение чего-то вроде военных или как бы военных мундиров — вроде черных рубашек фашистов. Со временем мундиры стали обрастать всякими цацками, уже совершенно опереточных пропорций, но это пришло позднее.
В период с 1925 по 1928 год все было еще в относительно разумных рамках.
Вместе с одеждой менялся и стиль жизни. Поначалу Бенито Муссолини, премьер-министр Италии, жил в Риме в отеле. Потом завел себе что-то вроде холостяцкой квартирки на верхнем этаже в здании, расположенном в хорошем районе столицы. Квартирка была именно холостяцкой — семья Бенито Муссолини долгое время так и оставалась в Форли.
Но в конце концов «глава правительства» — как стали называть Муссолини к моменту захвата им диктаторской власти — решил, что должен показывать пример преданности семейным ценностям, и поселился с женой и детьми на вилле «Торлония» — так называлось поместье, владелец которого предоставил его Муссолини как «съемное жилье» и за чисто символическую плату.
Деньги, собственно, не имели особого значения. Бенито Муссолини был совершенно не жаден и денежным вопросам никакого специального внимания не уделял. Ему полагалось, конечно, его министерское жалованье, но начиная с 1928 года он даже перестал его и брать.
У Муссолини к этому времени отпала надобность в денежных средствах.
Это не значит, что Бенито Муссолини отрешился от собственности — его семья обзавелась фермой в Романье с 70 акрами хорошей земли, и он сохранил владение газетой «II Popolo Italiano» и рядом других изданий, да и чистый журнализм приносил ему немалый доход: статьи за подписью «Муссолини» регулярно появлялись в американских газетах и журналах и в какие-то периоды времени приносили ему полторы тысячи долларов в неделю от одного только Херста [67] — очень немалая сумма по тем временам.
Но за фермой следила Ракеле Муссолини, жена диктатора, издательскими делами занимался его брат, Арналдо, а статьи для Херста писала по большей части Маргарита Царфати — Муссолини их только подписывал.
Его занимали совсем другие вещи.
Жил он уединенно, общение с партийными или государственными деятелями стремился свести к минимуму, еду выбирал очень осторожно и вообще относился к ней сугубо функционально — тратил на трапезу буквально три-четыре минуты. Почти не пил, много читал…
Полюбил Макиавелли — считал его «величайшим из итальянских философов».
Публике всячески внушалась мысль о необыкновенной трудоспособности вождя итальянского народа. Это делалось очень целенаправленно — скажем, редакторам газет было сообщено, что дуче спит не больше четырех-пяти часов в сутки, работает по восемнадцать часов в день, с единственным исключением для воскресенья, когда рабочий день продолжается только четырнадцать часов, — и рекомендовано не скрывать этот факт от народа.
Ну, истина была менее героической…
Бенито Муссолини гордился тем, что способен за двадцать минут написать передовицу в «Народ Италии», причем передовица была любого нужного ему направления. Если надо, он мог, потратив еще двадцать минут, написать нечто противоположное.
Но на середине пятого десятка он полюбил поспать подольше или просто взять себе денек-другой на отдых и не заниматься вообще никакими делами, даже срочными.
Народ, однако, должен был считать, что дуче неизменно на боевом посту и трудится, не зная отдыха. В стремлении создать такое впечатление доходили до абсурда.
Например, утверждалось, что глава правительства проводит 25 совещаний в день и делает это ежедневно и из года в год. В сумме получалась какая-то неимоверная цифра в 1 887 112 дел, решенных лично дуче в течение каких-то семи лет — получалось, что он решал по 100 проблем в час в ходе 60-часовой рабочей недели [68].
Сама тщательность подсчета решенных дел в размере около двух миллионов и при этом подсчитанных с точностью до единицы создавала комический эффект просто убойной силы, но Муссолини этого не замечал.
Способность к самоиронии не входила в число его достоинств.
Иначе, наверное, он не снимался бы у себя на вилле со всякого рода экзотическими животными, которые ему то и дело присылали из Африки в подарок тамошние мелкие царьки. В коллекцию входили и леопарды, и гепарды, разве что жирафов только и не было, и всех их Муссолини собственноручно гладил, фотографировался в их обществе, а после они сдавались в зоопарк в Риме, и он их время от времени навещал.
Что опять-таки фотографировалось — «для создания образа».
Образ формировался такой: решительность и беспощадность в сочетании с добротой. Зверюшки как раз на «доброту» и работали. А еще тут приходились к месту «акты милосердия и незлопамятности» — например, семье убитого депутата Маттеотти было выделено вспомоществование.
Что до «решительности и беспощадности», то тут в доказательство приводили слова самого дуче, что бокс является истинно фашистским способом самовыражения. Решительность действий являлась ценностью сама по себе, вне зависимости от направления ее приложения.
Такая независимость была важна — Муссолини настаивал на том, что только дураки никогда не меняют своего мнения и то, что сейчас «белое», завтра может стать «черным» — и наоборот. Но вот решительное действие — это нечто неизменно ценное.
Такого рода заявления в Италии полагалось восхвалять, и в результате поистине дарвинистского отбора на наилучшую приспособленность в ход вошли определения дуче как
