случился «пивной путч» [72], он презрительно сказал про его организаторов — прославленного генерала Людендорфа и какого-то Гитлера, мало кому известного: «Да ну, они просто клоуны!»
Муссолини в те ранние годы своего правления говорил, что фашизм не для эскпорта и что это — явление чисто итальянское. Фашист — в первую очередь боец, Бенито Муссолини — всего лишь первый боец Италии, и логика его та же, что и у командира штурмовых частей «ардитти»:
«Если я иду вперед — следуйте за мной. Если я двигаюсь назад — убейте меня. Если я паду в бою — отомстите за меня».
Но где-то к 1929 году фашизм стали понимать как нечто более широкое.
Из спонтанного движения фронтовиков, направленного на сокрушение «левых», фашизм стал чем-то вроде рецепта к «единению на базе патриотизма». Своего рода «третий путь» — вместо классовой борьбы предлагалось национальное примирение на базе общего патриотизма.
А регулирование отношений между «трудом» и «капиталом» брало на себя государство.
Как, собственно, и очень многое другое. Скажем, организацию крупных общественных работ, оплачиваемых все тем же государством. Что до общества в целом, то оно делилось не на социальные слои по принципу «богатый/бедный», а на отдельные «корпорации по профессиям», где у каждого было свое место.
Примерно как в «государстве» Фиуме, только делалось это не в интерпретации д’Аннунцио, а вполне серьезно. Такое построение непременно предполагало наличие какого-то национального лидера — сверхавторитетной фигуры, способной единым словом разрешить все противоречия.
Это можно было назвать «вождизмом».
Идею пытались имитировать, но если говорить не о Румынии или Литве, а о значительных странах, то получилось это только у Муссолини. Приблизительно с 1926 года в Италии начал развиваться подлинный «культ дуче», с размахом только что не сакральным.
Собственно, для самого дуче это стало одним из инструментов могущества.
Он оказался в положении непогрешимого оракула истины. В конце концов, все фракции фашистской партии признавали в нем родоначальника движения, и все министры служили ему — тому, кто их назначил и кто мановением руки мог их сместить.
Соответственно, утверждалось, что нет в истории такой фигуры, которую можно было бы сравнить с Муссолини. И что долг всякого итальянца — «верить, сражаться и повиноваться».
Учителям было предписано объяснять школьникам, как бескорыстен дуче и как он неправдоподобно храбр, мудр и решителен. Ему не нужны советы — он просто отдает приказы, и повиноваться им — высокая честь.
Его сравнивали с Аристотелем и Кантом, говорили, что он — величайший гений в истории Италии, выше, чем Данте или Микеланджело, что как политический деятель он выше Вашингтона и Линкольна, с их дутой славой, и что Бенито Муссолини, в сущности, выше даже Наполеона Бонапарта, «другого великого итальянца».
В общем, понятно, что внутри Италии с точки зрения славы уже нельзя было хватить еще выше, разве что присвоить Муссолини статус полубога, но оставалась еще и заграница.
И вот тут в отношении улучшения своей репутации дуче не щадил никаких усилий.
Про создание его «автобиографии» уже было сказано, но это был всего лишь один штрих в никогда не прекращающейся «битве за престиж».
Иностранные журналисты в Италии рассматривались как персоны высокого ранга. Дуче принимал их чаще, чем иностранных дипломатов, охотно давал им интервью и беседовал с ними «как журналист с журналистом». Положим, это касалось не всех, а только тех, кто представлял газеты важных и могущественных стран вроде Англии, но зато уж к ним отношение было самое уважительное. Например, им разрешалось сидеть в присутствии дуче, в то время как министрам правительства Италии это не разрешалось.
Министры Бенито Муссолини вообще должны были помнить свое место.
Свой рабочий кабинет в Риме он устроил в Палаццо Венеция [73], в зале под названием «Карта мира» [74], который его строителями был задуман так, чтобы подавлять посетителя размерами помещения.
От входа и до письменного стола дуче надо было пройти добрых двадцать метров.
Так вот, журналистов дуче иной раз встречал у входа в свой кабинет, в то время как министры в 20-е годы должны были проходить весь путь от двери и до его стола, а впоследствии даже и пробегать всю дистанцию на манер парадной пробежки берсальеров [75]!
К вопросам поддержания своего авторитета дуче относился серьезно.
В 1926 году шесть итальянских министерств из тринадцати министров не имели, а находились в прямом управлении дуче. Кроме того, Бенито Муссолини возглавлял национальную партию фашистов Италии, Большой фашистский совет [76]! Совет по национальной обороне, Государственный совет, Совет по вопросам Вооруженных сил, Верховный совет по статистике. Постоянный Комитет по производству зерна и Комитет по мобилизации граждан. Когда в 1934 году были созданы 34 государственные профессиональные корпорации, Муссолини назначил себя главой каждой из них.
Впрочем, это было и естественно, потому что министром корпораций Италии тоже был он.
Еще более естественно то, что всю каждодневную работу делали заместители и что ни один из них не смел и пальцем шевельнуть ни в каком действительно серьезном вопросе, не получив руководящих указаний вождя.
Муссолини к тому же находил некое удовольствие в том, что вообще обходил нормальную бюрократическую процедуру и давал «прямые директивы аппарату», через голову номинальных начальников этого самого аппарата.
Административные посты заполнялись иной раз не очевидными кандидатами на свободную должность, а совершенно произвольным образом — так, как будто целью было не заполнить вакансию, а ошеломить публику.
Официальных лиц ниже министерского уровня крайне редко смещали за коррупцию.
Муссолини объяснял такую практику тем, что менять одного вора на другого и бессмысленно, и вредно. Ну, хотя бы потому, что первый уже наворовался, а второй — еще нет.
При этом министров он менял часто, и по прихоти.
Хотя теоретически главной задачей вождя была координация действий различных министерств, ссорить их между собой, пожалуй, доставляло ему больше удовольствия. Он вполне мог одновременно отдать двум ведомствам приказы, противоречащие друг другу — и потом с интересом смотреть, как же они будут со всем этим разбираться.
И вместе с тем концентрация власти в одних руках давала и положительные результаты.
Муссолини, например, в 1929 году разрешил наконец запутанные отношения между Королевством Италия и Ватиканом — вопрос, который возник еще в 1870-м и который до Муссолини не сумело разрешить ни одно из правительств Италии [77].
Совершенно в духе неофициальной «битвы за престиж» были затеяны вполне официальные кампании — «битва за хлеб» и «битва за землю». Они были
