Отказ от всеобщей забастовки был фактически признанным поражением Совета. Вслед за этим, также весьма сдержанно, буквально стиснув зубы, Троцкий и весь Совет вынуждены были признать еще одну неудачу — с явочным введением восьмичасового рабочего дня. Резолюция, подготовленная Троцким в этом смысле, при всей краткости явилась ловким словесным уклонением от существа дела при его фактическом признании. Констатировав, что восьмичасовой рабочий день является «жгучей потребностью рабочего класса», резолюция вслед за этим подменяла непосредственную борьбу за его введение призывом к массовой организации рабочих в политические и профессиональные союзы.[188]
Все сказанное свидетельствует, что Л. Д. Троцкий, который с самого начала своей работы в Петербургском совете выдвинулся в первые его ряды, очень скоро фактически возглавил этот самочинный орган, оттеснив маловыразительную фигуру Хрусталева-Носаря.
По всей видимости, охранные органы империи не располагали достоверной информацией о расстановке сил в Совете, о реальной роли Троцкого. Это свидетельствовало не только о бюрократической рутине, но о растерянности властей, ибо Троцкий был на виду, находился в центре событий, которые происходили в столице во второй половине октября — ноябре 1905 года. Репрессии начались с ареста Хрусталева-Носаря только по формальной причине — он занимал пост председателя Совета. На это событие Совет ответил резолюцией, написанной Троцким: «26 ноября царским правительством взят в плен председатель Совета рабочих депутатов т. Хрусталев-Носарь. Совет рабочих депутатов выбирает нового председателя и продолжает готовиться к вооруженному восстанию».[189]
На следующий день бурные прения о том, что делать дальше, разгорелись на Исполкоме. Было избрано трехчленное председательство, в которое вошли Троцкий, Д. Сверчков (он фигурировал под фамилией Введенский), которому было получено руководство финансами, и депутат от Обуховского завода меньшевик П. Злыднев. Новое руководство было утверждено общим собранием Совета. Хотя и теперь Троцкий формально не стал единоличным руководителем, его властные функции еще более укрепились.[190]
Однако происходило это уже в то время, когда власти начали контрнаступление. 2 декабря были опубликованы правила, ужесточавшие наказание за участие в забастовках, а вслед за этим закрыты восемь газет, опубликовавших так называемый финансовый манифест, написанный в окончательной редакции Троцким и утвержденный на совместном заседании Совета, представителей Всероссийского крестьянского союза, социал-демократов, эсеров и польских социалистов.
Первоначально идея издания такого манифеста принадлежала Крестьянскому союзу, но текстуально он был оформлен Троцким, который обогатил его принципиальными положениями и яркостью формы.[191] Манифест провозглашал неизбежность финансового банкротства царизма и предупреждал, что долговые обязательства династии Романовых не будут признаны победоносным народом. Авторы манифеста исходили из того, что реальный путь к свержению правительства состоял в том, чтобы отнять у него источник существования — финансовые доходы. К рабочим и другим бедным слоям был обращен призыв изымать вклады из сберегательных касс, требовать выплаты заработной платы звонкой валютой, а к крестьянам — прекратить выплаты выкупных платежей за землю.[192]
Поведение Троцкого в эти дни было неоднозначным. С одной стороны, он публиковал в газетах все более дерзкие статьи и обращения. С другой стороны, он не только воздерживался от призыва петербургских рабочих к вооруженному восстанию, но стремился остановить действия наиболее горячих сторонников прямой военной схватки от ввязывания в бой, имея в виду непредвиденные последствия таковых действий.
В первых числах декабря в редакции газеты «Начало» Троцкий встретился со своим старым знакомым по Николаеву Г. Зивом, который оставил любопытную зарисовку встречи, свидетельствующую, что Троцкий в полной мере ощущал себя видным политическим деятелем:
«В элегантно одетом, изящном господине с очень важным видом я с трудом узнал Леву Бронштейна с его небрежной косовороткой и прочими атрибутами былого опрощения.
Хотя он обнялся со мной и расцеловался, в его отношении ко мне явно давал себя чувствовать покровительственный холодок человека, стоящего очень высоко на общественной лестнице и не имеющего возможности тратить время с друзьями того отдаленного времени, когда он еще не был в чинах. Он уделил мне всего 2–3 минуты в коридоре, пригласил на завтрашнее заседание Совета (видимо, имелось в виду его последнее заседание, 3 декабря, которое так и не состоялось. — Г. Ч.) и исчез в редакционном лабиринте».[193]
В полной мере осторожная позиция Троцкого проявилась на заседании Исполкома Совета 3 декабря, которое происходило в помещении Вольного экономического общества. Он председательствовал на этом заседании и выступил с докладом. На этом заседании большевики, руководствуясь требованиями Ленина, предложили объявить в Петербурге всеобщую политическую стачку протеста против реакционной политики правительства, выразившейся, в частности, в закрытии ряда печатных органов, рассчитывая превратить ее в вооруженное восстание.[194] Однако Троцкий занял более умеренную позицию. Он высказал мнение, что восстание должно начаться не в столице, где власти держат отборные силы, а на периферии.[195] Дискуссия продолжалась, когда поступило сообщение, что уже отдан приказ об аресте членов Исполкома Совета и других активных его деятелей. Тем не менее Троцкий предложил продолжить дискуссию. Вскоре поступило подтверждение, что к зданию Вольного экономического общества стягиваются войска.
Что произошло вслед за этим, вскоре поведал сам Троцкий:
«Топот ног, звон шпор, лязг оружия наполняют здание. Бурные протесты делегатов доносятся снизу. Председатель открывает окно второго этажа, перегибается вниз и кричит: «Товарищи, сопротивления не оказывать! Мы заранее объявляем, что здесь может раздаться только полицейский или провокаторский выстрел». Через несколько минут солдаты поднимаются во второй этаж и становятся у входа в помещение Исполнительного Комитета.
Председатель (обращаясь к офицеру): Предлагаю закрыть двери и не мешать нашим занятиям.
Солдаты остаются в коридоре, но дверей не закрывают.
