– Нет, – отвечаю я, – я, к сожалению, тоже козёл.
– Да нет, – говорит женщина, смотрит на меня внимательно, – вы не козёл, у вас денег просто нет.
Отворачивается, чешется.
И ведь действительно: нет. Дома в шкапчике лежат рублей пятьсот или даже семьсот, а с собой ну нихуя нет, только на метро.
А они откуда-то всё это знают.
Когда-нибудь я наверное полюблю свой проспект просвещения.
Вот например выхожу из метро, за киоском притаилась бабушка. Ну, из тех, которым стыдно просить милостыню, поэтому они продают всякую хуйню. Эта продавала спички.
– Почём, – спрашиваю, – спички-то?
– По шестьдесят, на рубль две коробки. Молодой человек! Ну помогите же мне сделать Коммэрцию!
Я туда собираюсь скоро уже два года, но всё время то уже поздно, то ещё рано, а то вдруг зима наступит и нехрен там делать.
Однажды я случайно доехал до станции Озерки на электричке, но это были не они. Вокруг платформы было чисто поле, на горизонте – панельный дом. Возле него гулял пьяный мужик с собакой. «Папаша, – спросил я, – как до Озерков добраться?» Мужик посмотрел на меня испуганно: «Зачем тебе Туда, говорит, всё равно ведь не дойдёшь».
И такая тоска у него в глазах – видно, что и сам не раз шёл он до этих озерков, через дождь, пургу, ползком, но всякий раз просыпался на крыльце своей девятиэтажки.
Сел я опять в электричку и уехал назад на станцию удельная от греха подальше.
У меня нет ни одного знакомого, который жил бы в Озерках.
Казалось бы, чего проще: сел в метро, проехал одну остановку, вышел. Не могу! На всех станциях выходил, а на Озерках – ни разу.
Я так думаю, что это местный филиал шамбалы и туда специально приглашают только по достижении огромной просветленности.
Ну и не выпускают потом никуда само собой. Нехуй шляться туда-сюда. Никто тебя сюда за шиворот не тащил.
Пересчитал все свои деньги из кармана: тринадцать рублей до получки.
Никто не верит, что дома у меня, где-нибудь в приглашении на казнь, не припрятана сотенка-другая на непредвиденные обстоятельства. А вот. А не припрятана. Очень это недальновидно.
На тринадцать рублей можно купить бутылку пива-бочкарёв или пачку сигарет-элементс. Вот этот выбор омерзителен. Если я куплю пиво-бочкарёв, я его выпью и подумаю: а вот бы сейчас покурить! И наоборот.
Поэтому я ничего вообще покупать не стану, буду ходить и думать: захочу – пива-бочкарёв куплю, захочу – сигарет-элементс, чего душа пожелает, того и куплю.
Вообще я как раз поэтому и люблю, когда у меня очень много денег: смотришь на пятилитровую бутылку блэк-лейбла и знаешь, что запросто можешь ее купить, но не покупаешь, потому что пить её минимум неделю, потом двое суток мучиться никчёмностью бытия, а жизнь коротка и Пушкин в мои годы уже умер. Хотя вот только что мужской голос за окном сказал: «А я другому отдана и буду век ему верна, блядь». Стало быть, не умер. Бессмертен, стало быть.
А вообще, в магазинах не нужно ничего покупать. Они в магазинах торгуют одним золотом троллей. Купишь прекрасное, принесёшь домой – а оно кислое, строчка кривая и показывает так себе. Такой дряни уже столько накопилось, что приходится ногой в мусорном ведре утрамбовывать, не выбрасывать же – деньги плочены.
Деньги нужно гладить утюгом, складывать в толстые стопочки и любоваться: вот захочу и Наморе поеду или пасеку себе куплю на Алтае, да много чего можно придумать.
Только вот не получаются стопочки никак. Дали вроде бы Кучу Денег, а залез в карман, пересчитал – опять тринадцать рублей. Куда делись? Ну ладно, помню карандаш купил в канцтоварах. Загадка какая-то.
В Петербурге есть несколько мест, где законсервировано время.
Например в Коломне навеки законсервировано городское захолустье. Там никогда не будет построено метро и элитное жильё. За Мариинским театром очень старательно разрушили целый квартал под осуществление бессмысленных мечтаний дирижёра Гергиева.
Построят или не построят – это ещё неизвестно, а вот то, что всё поломают, так это наверняка.
На улице Канонерской на стенах объявления: «Приём макулатуры и пустых бутылок в заброшенном доме за школой, крупногабаритный хлам не сваливать».
В замусоренном дворе в самой середине стоит пугающая своей немыслимой бесполезностью античная ротонда – когда-то наверняка стоял посреди неё деревянный стол, на котором некогда забивали козла.
Зато на месте разорившегося дорогого ресторана открылась рюмочная с водкой по восемнадцать рублей за сто грамм.
Другая рюмочная в особом Коломенском дворе, по степени разрушения догоняющем кронштадтский, напротив, повысилась в звании и теперь именуется «кафе». Грузин-хозяин за неимением тбилисского динамо болеет с прославленным кавказским темпераментом за зенит: «Куда, куда, билять, побежаль, шени дедис прочее нахуй!»
И грозно и торжественно возвышается над всем давно не существующий банк «Державный». Откуда? Откуда они все когда-то понавылезали – все эти орлы с потерявшимися коронами, мелкопоместные дворяне Свиньины, Толстые и Михалковы с ударением на второй от начала слог? Великие князья, почти Шереметьевы, не утратившие своего картавого и неестественного русского языка? Зачем оно всё было?
Зачем была вся эта медвежья порнография, исполняемая выпавшим из самолёта президентом России, с участием немецкого канцлера и бывшего американского клинтона с навсегда присосавшейся к нему Моникой Левински, и горький, горький запах прошлогодних листьев.
Прокурор с блядями, президент, падающий с моста, дама с собачкой возле танка, поэт Осенев, журналист Листьев – что это было? Сон, бред, смерть? Видимо, смерть – очень уж похожи на труповозов те, кто пришли к ним на смену.
А вот Зенит опять не выиграл. Но зато и не проиграл, между прочим. Зенит вообще никогда не выигрывает, но всегда чемпион, потому что другого чемпиона не бывает. А кто в это не верит, тот навечно идёт нахуй.
Я не люблю государство, вообще никакое. Будь оно американское, европейское, дзен-буддийское или уж тем более своё родное.
По внутреннему своему устройству я прирождённый анархист, хотя и не прочитал ни единого сочинения Кропоткина или Бакунина.
Что, впрочем, не мешает мне в некоторых экстремальных случаях вызвать скорую помощь или набрать заветный номер ноль-два. Каковые, кривись тут или не кривись, и есть результат деятельности этого самого государства.
Когда вдруг внезапно это государство починило дорогу от Порхова до шоссе Петербург – Псков, я готов пожать ему руку (целоваться, впрочем, со свиножопой этой мордой не готов).
Мне не нравится нынешний президент. И прошлый не нравился. Позапрошлый был весёлый, но очень за него стыдно. Позапозапрошлому я бы с удовольствием набил морду. Не за министра иностранных дел Шеварднадзе, а за то, что мне лично из-за него набили морду в очереди за водкой в восемьдесят шестом.
