После начала нападения на Бельгию агенты абвера в бельгийской военной форме или в гражданском платье под видом отступающих солдат и беженцев просочились в тыловые районы, напали на военные объекты и удерживали их до подхода регулярных войск фашистов. Так им удалось захватить мосты через реку Шельду и туннель под этой рекой близ Антверпена.
Абвер оказал неоценимую помощь вермахту. После окончания похода на Бельгию, Голландию и Францию большое число офицеров абвера было награждено высшими фашистскими орденами. И первым среди награжденных был шеф разведки адмирал Канарис.
…В мемуарах Шелленберга сообщается, что службе безопасности удалось составить целое досье на Канариса, уличавшее шефа абвера в том, что тот скрыл от Гитлера важную военную информацию, касавшуюся предстоящей высадки союзных войск в Северной Африке. Ссылаясь на этот источник и на некоторые другие документы, авторы работ о Канарисе утверждают, что он оказывал ценные услуги союзникам в период африканской кампании.
Известно, однако, что одновременно абвер мобилизовал всю свою агентуру в Северной Африке для помощи фашистским войскам и значительно активизировал деятельность своего филиала в Тетуане (Испанское Марокко), чтобы создать опорные пункты в тылу союзных войск. Эти действия Канариса столь существенно помогли фашистским агрессорам, что Гитлер отверг обвинения службы СД в адрес адмирала. Канарис представил фюреру подробную сводку донесений абвера, из которой явствовало, что военная разведка не только сигнализировала о возможной крупной операции по высадке союзных войск в Северной Африке, но также указала довольно точно пункты высадки. Волей-неволей Гиммлеру пришлось отступить. Документы Канариса были куда убедительнее, чем досье гестапо о предательских действиях абвера во время боев в Африке.
…Канарис вел очень сложную и запутанную игру в период подготовки переворота Бадольо в Италии и последующих переговоров нового правительства с союзными державами о перемирии и присоединении к антигитлеровской коалиции. Он скрыл от нацистских фюреров все сообщения об этом, полученные абвером от шефа итальянской разведки Амэ, в частности информацию о готовившемся разрыве Италии с фашистской Германией. Этот факт стал известен гестапо. Шофер Амэ по поручению гестапо записывал все высказывания своего начальника; из них явствовало, что Амэ информировал адмирала о предстоящих событиях. Вернувшись в Берлин из Италии, ничего не подозревавший Канарис заверил гитлеровцев, что правительство Бадольо останется верным «оси». Гестаповец Хуппенкотен, который вел дело Канариса после его ареста, в показаниях на Нюрнбергском процессе специально остановился на этом факте. Он вспомнил, что во время ужина в штаб-квартире Канариса в Цоссене (в связи с бомбардировками Берлина абвер создал в этом городе свой запасной штаб), на котором присутствовал Кальтенбруннер, адмирал заверил руководителя имперского ведомства безопасности в том, что, согласно донесениям Амэ, Италия, мол, не собирается порывать с Германией.
Однако четыре недели спустя, повествует Хуппенкотен, Канарис в присутствии Шелленберга, которому было поручено разобраться в этом деле, форменным образом огорошил его. Он предъявил Шелленбергу копии донесений абвера Кейтелю, в которых прямо указывалось, что руководство итальянской армии подготавливает заключение сепаратного мира с Англией и США и устранение Муссолини, а Кейтель не придал этим сообщениям должного значения и не доложил о них Гитлеру. На сей раз хитрый адмирал своевременно принял меры, дабы обезопасить себя «на все случаи жизни». Гестапо снова не сумело собрать достаточно убедительных улик против Канариса.
О чем говорят все эти, казалось бы, странные и необъяснимые факты?
Прежде всего о том, что шеф абвера придерживался очень сложной и хитрой тактики. Он тщательно готовил для себя пути отступления, ведя с этой целью двойную игру.
Друг Канариса заместитель Риббентропа в министерстве иностранных дел фон Вейцзеккер называл Канариса «хитроумным Одиссеем». По словам Вейцзеккера, его ходы всегда были таинственны, неожиданны, противоречивы и часто непонятны для окружающих.
Но в этой противоречивости и неожиданности была своя система. Смена мер и контрмер, действий то в одном, то в другом направлении сбивала с толку противников Канариса в фашистской империи и создавала ему алиби на будущее.
Канарис раньше, чем многие другие руководящие деятели гитлеровского рейха, понял, что фашистская Германия обречена на поражение, и поэтому раньше, чем они, вступил на путь, по которому в конце концов попытался пойти и сам Гиммлер, — на путь сговора с западными странами под флагом сколачивания единого антисоветского фронта империалистических держав. По мере того как гитлеровские армии на Востоке терпели поражение за поражением, двуликий адмирал все больше активизировал свои усилия в этом направлении. Его все чаще охватывал страх за будущее империалистической Германии, за свою собственную шкуру. Слова Пикенброка о том, что после войны всем им придется висеть на одном суку, характеризовали умонастроение не только начальника отдела-I, но и самого шефа абвера.
По свидетельству Шелленберга, Канарис в последние годы войны производил впечатление человека, впавшего в состояние тяжелой депрессии. В разговоре трудно было уследить за ходом его мысли — он перескакивал с одной темы на другую, зачастую речь его становилась бессвязной. Так, например, в середине беседы о состоянии американской бомбардировочной авиации адмирал без всякого перехода вдруг произнес длинную тираду о положении на Балканах. Шелленберг уставился на него с недоумением, но Канарис продолжал говорить. У Шелленберга сложилось впечатление, что адмирал близок к помешательству.
Конечно, в таком поведении тоже мог быть свой расчет. Возможно, Канарис хотел избежать нежелательных расспросов со стороны службы СД. Но нервозность адмирала, страх и подозрительность, повышенная возбудимость и болезненная рассеянность засвидетельствованы не только Шелленбергом, но и другими лицами, близко знавшими шефа абвера. «Хитроумный Одиссей», по-видимому, чувствовал, что он запутался в собственных интригах и что над ним сгущаются тучи.
В этих условиях Канарис возлагал особые надежды на давние связи с разведывательными службами Англии и США и на готовившийся верхушечный переворот в самой Германии. Таковы были две последние ставки адмирала, от них он ждал спасения. Канарис привык менять хозяев. Он все яснее сознавал, что после войны германские антикоммунисты и реакционеры понадобятся английским и американским империалистам. Для них он писал свой дневник, с ними налаживал контакты, им пытался оказывать различные услуги.
