Практически все наши солдаты, с которыми мне пришлось беседовать, полностью разделяли мое мнение. Те, кто верил в необходимость жесткой политики и толковал о «диких бурятах», как правило, не отличались большим умом и редко попадались там, где шли жаркие бои.
Честно говоря, меня, главным образом, беспокоила судьба не русских людей, хотя я проникся к ним уважением и любовью, хорошо узнав их в самые тяжелые часы моей жизни. Как немца, меня в первую очередь тревожила судьба моих соотечественников, и я по-прежнему твердо верил в нашу победу над Кремлем. «И сколько же крови лучших сынов Германии и слез безутешных матерей должно пролиться, – думалось мне, – прежде чем цель будет достигнута?» А ведь многие полагали: зачем действовать более тонко и рационально, если тот же самый результат можно получить окриком и хлопаньем бича?
Практически все наши планы, основанные на знаниях об интеллектуальном, экономическом и военном потенциале Советского Союза, были ошибочны, ибо имевшиеся у нас сведения, из которых мы исходили, оказались неверными. Граница, отделяющая Восток от Запада, не просто географическое понятие, а рубеж, имеющий принципиальное значение. Величайший в истории человечества эксперимент, тщательно продуманный и подготовленный и последовательно осуществленный, длился достаточно долго, чтобы принести определенные плоды. Да и он, продолжавшийся на протяжении тридцати лет (в 1941 г. исполнилось 24 года со дня Октябрьского переворота. – Ред.), уже перестал быть экспериментом в обычном понимании этого слова, приобретя индивидуальные отличительные черты. Даже сам Карл Маркс, прародитель коммунистов, при всем его прусском образе мышления, от которого он, будучи евреем, так и не избавился, никогда и не думал о столь дерзкой попытке. Понадобился такой титан мысли, как Ленин, обладавший холодным расчетом и калмыцким (с равным успехом можно сказать «еврейским», «германским», «русским» – если перечислять количество кровей, замешенных в Ленине – сыне получившего дворянство русского мещанина (с какой-то примесью поволжских кровей и рано умершего) Ильи Николаевича Ульянова и дочери крещеного еврея Александра (Израиля) Бланка Марии, которая и дала своим детям «немецкое воспитание», как говорили знавшие семью жители Симбирска. – Ред.) упорством, чтобы путем осуществления целой серии рискованных экспериментов воплотить марксистскую псевдофилософию в реальность. В характерной для него манере мыслить и действовать Ленин, перед тем как выдвинуть свой новый экономический план – венец (не венец, а вынужденная мера – провал «мировой революции» и восстания по всей стране (Кронштадтский мятеж и Тамбовщина – лишь малая их часть, а были и такие грандиозные, как Тобольское, и сравнительно небольшие – десятки и сотни). Поняв, что русский народ сразу не победить, Ильич настоял на принятии своими, в основном нерусскими, соратниками НЭПа, чтобы вернуться к «окончательному решению русского вопроса» позже. – Ред.) его революционной деятельности, – заложил его теоретические и политические основы.
И не случайно большевики, верные своему лозунгу «Религия – опиум для народа», неразрывно увязывали свои успехи на Востоке с уничтожением всякой религии. Среди 20 миллионов, погибших во время Гражданской войны 1917–1922 гг. после Октябрьской революции (согласно серьезным исследованиям, смута 1917–1922 гг. стоила России (в границах 1939 г.!) около 30 млн человек (см.: Население Советского Союза. 1922–1991. М., 1993). К началу 1923 г. от населения начала 1918 г. (148 млн) уцелело 118,5 млн, то есть 19,9 процента исчезло! (18,9 млн человек за эти годы родилось, поэтому чистая убыль около 11 млн). Это в границах 1939 г. Население же царской России в 1914 г. достигло 180,6 млн. На отторгнутых от Советской России землях тоже погибли миллионы людей. – Ред.), были епископы, священники (большинство священнослужителей было истреблено. – Ред.) и члены христианских религиозных общин. Задача изжития любых религиозных проявлений была возложена на контролировавшиеся государством учебные заведения, профсоюзы, Союз воинствующих безбожников, и, прежде всего, на комсомол и партию. Эта борьба закончилась почти полной ликвидацией в Советском Союзе самой христианской идеи. В течение тридцати (двадцати четырех. – Ред.) лет людям вдалбливали при любой возможности мысль о том, что «Бога нет». Все конфессии клеймились, как средневековый предрассудок, и целые поколения выросли с твердым убеждением, что крест – это римско-еврейская разновидность обыкновенной виселицы, а Бог – седобородый старец, чем-то похожий на гнома из народных сказок. Преднамеренная попытка отнять у людей идею Бога – духовную основу жизни – увенчалась полным успехом. (Так, во всяком случае, казалось. Но оказалось неверным. – Ред.) Этот материалистический эксперимент породил на широких просторах России религиозный хаос. В итоге только горстка мужчин и женщин преимущественно старшего поколения, объединившихся в тайные секты и молитвенные группы, продолжают совершать религиозные обряды, но не стоит думать, что они оказывают на население Советского Союза в целом хоть какое-то влияние.
Что же касается московского патриарха, то его существование – явный обман, организованный НКВД, а роль – слишком ничтожна, чтобы ее можно было рассматривать всерьез. Было бы грубой ошибкой полагать, что люди за железным занавесом – по сути, совершенно новая разновидность человека – так же чувствуют и так же мотивируют свои действия и поступки, как и мы. Новые интеллектуальные подходы обусловили и новые эмоциональные восприятия. Побудительные мотивы и аргументы, имеющие для нас решающее значение, абсолютно не действуют в новой России, а порой даже дают прямо противоположный результат. В ходе ленинского эксперимента основательно перемешались привычные критерии и ценности, что в итоге привело к духовной изоляции Востока, то есть к ситуации, которую на первый взгляд даже невозможно себе представить.
В довершение всего случилось так, что для нас существенным источником информации о жизни в Советском Союзе были белогвардейцы, бежавшие из России. Но в подобных вопросах, как известно, беженцы обычно являются чем-то вроде «даров данайцев» для приютившего их государства, ибо их сведения о собственной стране не только всегда субъективно окрашены, но – что более серьезно – они обычно относятся к периоду, давно ушедшему в прошлое. Бывшие участники Белого движения не только не знают современной России, но охотно рисуют созданную собственным воображением картину жизни в Советском Союзе, выдавая желаемое за действительное.
