— Разве об этом разговор!
— Да пойми ты — менты сами знают, — загорелся он. — Да вот на Фадеева (улица Фадеева в Балашихе [2]) — «ментовка» стоит. А прямо на их улице точка. И что — они не знают?! Они всех барыг объезжают за своей долей.
— А в вашей школе кто-то героин употребляет?
— Человек 10, это только про которых я знаю, «сидят» на игле, — поразил цифрой паренек. — Не каждый день, но «сидят».
— Точно не употребляешь?
— Я же сказал — не моё! План могу покурить. А все остальное — не для меня.
Миссия главы Госнаркоконтроля на сегодня подходила к концу. Не знаю — как мои коллеги, но я так не думал. С оператором и звукооператором заняли позицию во дворе школы. Стоим, ждём. А в голове кружится фраза того парня. Одни верят власти — их двойной игре, показухе, лжи, другие терпят: «Да пошли они в жопу».
Из дверей школы показался Черкесов. Довольный! Свои-то задачи он решил. Торопится. Преподнесли букет цветов. Взял. Быстренько мимоходом попрощался с учениками и администрацией.
Между дверями школы и своим кортежем глава Госнаркоконтроля напоролся на нашу засаду. Дополнительное общение с журналистами не входило в его планы. Черкесов был очень недоволен. Были бы мы одни, он своей охраной может и отбился бы от нас.
— Ну что? Удачная у Вас была поездка? — я старался не выдавать себя сразу и ждал, пока остальные коллеги подбегут к нам.
Получился брифинг. Последним подошел Доктор Брант, важно и торжественно двигаясь. Черкесов вздохнул и стал отвечать.
— Да, очень удачная. Мы договорились с руководством школы — о наркотиках будут рассказывать на уроках ОБЖ.
«Преподаватели детям или дети преподавателям? — едва не вырвался у меня вопрос, но я не стал сразу ёрничать.
— Вы предлагаете представителям ряда профессий проходить добровольное тестирование…
— Да, да. Я считаю обоснованным и полезным вплоть до законодательного закрепления добровольного тестирования на наркозависимость…
— Но это же нарушение прав. Начнут с ряда профессий, а закончат всеми.
— С чего Вы взяли? Тестирование на наркозависимость не нарушает прав человека, — Черкесов перешёл на государственнический пафос. — Потому что государство обязано защищать общество от наркоугрозы!
— Зачем принимать закон о тестировании, если оно добровольное? Всё-таки! — продолжал я цинично его мучить. — Тестирование — добровольное или принудительное?
У Черкесова задрожали губы, мелко-мелко. Лицо побледнело. Только что это был довольный жизнью, неплохим началом дня человек. Он уже представлял, как его слова будут обсуждать, смаковать, спорить о них. Маховик закружится. А тут… Его ход конем не продержался даже часа, дорогую сердцу пиар акцию топчут сапогами прямо в его присутствии.
— Эти тесты — не станут ли новым источником для коррупции и имитацией борьбы с наркотиками? — допрос продолжался.
— А вам какое дело? — сказал он спесиво и зловеще.
Глава Госнаркоконтроля смотрел на меня и, видимо, с тоской думал — попадись я ему, когда он был следователем 5-го отдела ленинградского Управления КГБ. Конечно, если бы не присутствие коллег, через некоторое время допрашивали бы меня.
— Я сейчас разговаривал со школьниками, говорят, здесь везде продают наркотики.
Это уже было слишком. Теперь Черкесов задрожал всем телом.
Вдруг кто-то мощным толчком с фланга оттеснил меня от жертвы. Это была Майя Иванова. Теперь я понимаю, за что ей дали звание полковника.
— Это заказ? — зашипела она, вцепившись мне в рукав и вытолкнув подальше от начальника.
— Что? Какой заказ?
— Скажите. Ну, пожалуйста, — полковник-пресс-сек попыталась меня завербовать «по-хорошему». — Ну, честно!
Я едва не перешел с ней на «ты», сказав: «Ты что — дура?». «Плохо, плохо работаете», — подумал я. И тут на мгновение в душе у меня началась борьба. Боролись деликатность и злорадство.
«А что? Почему бы не поиздеваться. Ну, например, над манией преследования Черкесова?» — уговаривало злорадство.
«Не опускайся до уровня этого маньяка в погонах», — пыталась удержать деликатность.
«Они этого не стоят. Не церемонься. Подыграй, он поверит — потому что ждёт что-то в этом роде», — напирало злорадство.
И я «раскололся».
— Майя, только Вам, — зашептал я ей с очень серьезным лицом. — Это — специальное задание от руководства. Вчера вечером получил от начальства — сделать черный пиар Черкесову. Так и сказали: «Надо его с дерьмом смешать!» Вопросы мне специально расписали…
Я помедлил. Убедился в попадании в цель и добавил.
— Но только между нами. Я на Вас рассчитываю.
— Спасибо, — она смотрела снизу вверх мне в глаза и читала в них, надеюсь, я хорошо играл, искренность и честность. — Спасибо.
Осеклась, едва не добавив что-то вроде «Родина вас не забудет».
— Не надо благодарностей, — помог я ей. — Мне самому неприятно это делать.
Майя Иванова протянула мне руку для рукопожатия, пытаясь сделать это как можно крепче. Там, рядом, за нашими спинами, но как будто где-то далеко, продолжалась жизнь — что-то говорил Черкесов, громко сопел Доктор Брандт, слушали и записывали коллеги. А мы, мы на мгновение оказались одни, вдвоем, как два человека, достигших состояния прекрасного человекодружия. Обычный пресс-секретарь и обычный журналист, смотрели друг другу в глаза и пожимали друг другу руки. Одна с благодарностью, другой — с подлыми намерениями.
— Только — ни-ко-му! Майя!
— Честно, — левую руку она положила на свою грудь в области сердца. — Честно! Даю Вам слово… коллега.
Я отвернулся и, понурив голову, медленно пошел в здание школы. Войдя, сразу бросился к окну, выходящему во двор. Осторожно выглядываю. Так и есть! Майя Иванова оттащила своего шефа от журналистов, встала на цыпочки и быстро-быстро что-то шепчет ему на ухо, все время поглядывая в сторону главных дверей школы, где я скрылся. Виктор Черкесов склонился к своему пресс-секретарю, почти присел. Лицо его выражало бурю эмоций, бушующих у него внутри. Мне даже из-за стекла было видно, как он краснел, бледнел, как у него бегали глаза и, наверняка, снова дрожали губы.
А дальше был цирк. Черкесов драпал. Бросив журналистов, свою пресс-службу во главе с полковником полиции, Доктора Бранта, школу № 23 с углубленным изучением биологии и экологии и даже дружественных сотрудников «Росбалта», глава Госнаркоконтроля России, генерал-полковник драпал. Как заяц. Бросился к машине и был таков.
А я стоял за окном и смеялся. Ну что ещё остается нашему брату журналисту? Вот такие вот маленькие радости. Едет сейчас генерал в машине и думает — кто же его заказал? Волнуется. Путается. Оглядывается. Нет ли хвоста?
