Трудно сказать, почему именно взрывчатые вещества вызвали особенный интерес Альфреда. Может быть, именно слабое здоровье особенно остро пробуждало в нем желание вступить в поединок со смертью, требующий мужества, внимания и хладнокровия. До конца своих дней, уже будучи богатым предпринимателем, способным нанять целый штат первоклассных химиков, Нобель продолжал проводить опыты самостоятельно или с помощью одного-единственного ассистента.
…Они уже час гуляли по парку – юный швед и молодая датчанка. Где-то вдалеке раздавались оживленные голоса – по четвергам в петербургском доме мадам Дезри собирались иностранцы, по воле судьбы осевшие в России. Альфред приехал в Северную Пальмиру вместе с отцом, Анна же родилась здесь – ее предка, известного датского судопромышленника, некогда пригласил на службу сам Петр I. Невысокая, грациозная, живая – когда Альфред впервые увидел Анну, ему показалось, что все любовные стихи были написаны о ней, только о ней. Петрарка, Шелли, Гете – потрепанные книжки, которые он брал с собой в каждую поездку, теперь казались ненужными, ведь рядом есть та, очарование которой не в силах выразить самые восторженные сонеты. Анна, впрочем, к кавалеру подобных чувств не питала – Альфред совсем не походил на байронического красавца из ее снов. Он, конечно, очаровательный меланхолик и чудесно читает стихи, но, право, тщедушность и бледность хороши до известных пределов. (Альфред и впрямь не отличался здоровьем – чахоточный цвет лица он имел от природы, и белилами, подобно записным модникам, ему пользоваться не приходилось.) Но с другой стороны, он был прекрасным собеседником – в свое время папа решил, что лучшее образование для сына – длительное путешествие, и в свои семнадцать Альфред уже объездил всю Европу и даже побывал в Америке. «Океан меня разочаровал, – говорил он скучающим голосом. – Мне он представлялся гораздо больше». Восхищенная Анна кокетливо наклоняла головку, поглядывая из-под ресниц в его сторону. Стихам она была особенно рада – маменька прятала от нее и Шелли, и Байрона, справедливо полагая, что эти «страсти роковые» окончательно задурят голову ее юной дочке. Иногда, дрожа от волнения, Альфред брал Анну за руку, пылко говоря что-нибудь вроде: «Все красоты мира меркнут перед вашей красотой», – и польщенная девушка – о чудо! – не отнимала руки. А затем возвращалась к себе, рассеянно размышляя – а не влюбилась ли она?
Для Альфреда дни проходили словно в тумане. Он с нетерпением дожидался четвергов, в прочие же дни сочинял мадригалы. Несколько месяцев спустя окончательно потеряв голову он уже грезил о семейном счастье, позабыв о своем решении учиться и помогать отцу: «Жениться, непременно, теперь же – и посвятить себя искусству, литературе, театру. Что может быть прекраснее?..» Слушая эти признания, брат Людвиг только качал головой. Однако все мечты рухнули в одночасье…
На статного красавца Франца Лемаржа Альфред сначала не обратил внимания – в доме графини бывало много народа. Но, увидев, какие взгляды бросает на него Анна, не на шутку заволновался. Франц сыпал любезностями и пересказывал последние сплетни австрийского двора – его отец служил там, пока его не направили в Петербург по дипломатической линии. Альфред ненавидел таких выскочек всем сердцем – известно, как эти великосветские хлыщи умеют задурить мозги неопытным девушкам. Да и по службе они всегда добиваются успехов, а приличные люди прозябают в безвестности. Альфред старался изо всех сил, рассказывал Анне самые занятные истории, какие только знал, но все тщетно – под любым благовидным предлогом она покидала его и уходила слушать Франца.
Все решилось на день ангела. Лемарж был в ударе: сыпал остротами, танцевал, пил шампанское. На Альфреда же накатила одна из его обычных депрессий – та темная волна, за которой уже не различаешь людей и предметы, и хочется сесть в угол, сжаться и замереть навсегда. Но безжалостная судьба подготовила ему еще одно испытание: Лемаржу вдруг захотелось поближе познакомиться с застенчивым соперником. «Как вы относитесь к математике? – спросил он, подходя с бокалом шампанского. – Не правда ли, в естественных науках должен теперь разбираться каждый мужчина?» Альфред заметно напрягся и гордо ответил, что его отец – известный естествоиспытатель и промышленник, а сам он изучал указанные науки у лучших учителей. «О, неужели? – притворно удивился Франц. – Так, может быть, вы сможете решить вот это?» – он набросал на салфетке какую-то формулу. Нобель неуклюжим движением подвинул салфетку к себе: в голове прыгали формулы, квадратные корни, но задача никак не решалась. Вдоволь насладившись смятением Альфреда, Лемарж несколькими легкими росчерками завершил построение. «В этом нет ничего удивительного, и мсье Нобелю нечего стесняться, – объявил он окружающим. – Я ведь собираюсь поступать в университет по математическому разряду, зато из Альфреда, полагаю, выйдет замечательный литератор».
Свадьба Анны Дезри и Франца Лемаржа шумела на весь Петербург. Нобели тоже были приглашены, но Альфред сказался больным. Вернувшись, родные действительно нашли его в тяжелейшей горячке, а на полу рядом с кроватью белели листки с только что написанной поэмой – что-то про умершую возлюбленную, белый саван и запах увядших роз. Почти неделю Альфред не приходил в себя, и отец, забросив дела, сутки напролет сидел у постели сына, кляня и датских красоток, и Петербург, и эти детские романы, будь они неладны.
После громкой свадьбы Анны Дезри и Франца Лемаржа на «Литейных заводах» и в «металлургических цехах Нобеля» царил переполох: хозяин, всегда такой пунктуальный и въедливый, не появлялся уже неделю, и даже теперь, на регулярном собрании управляющих, его кресло пустовало… Эммануилу было не до них: он сидел в комнате сына и читал записку, которую Альфред написал, едва оправившись от болезни. «С этого дня, – почерк был еще нечетким, строчки прыгали, – я больше не нуждаюсь в удовольствиях толпы и начинаю изучать великую книгу природы, чтобы понять то, что в ней написано, и извлечь из нее средство, которое могло бы излечить мою боль». Сам Альфред, завернувшись в одеяло, молча наблюдал за реакцией отца. Эммануил дочитал до конца, помолчал и рубанул ладонью воздух: «То есть ты хочешь доказать этому паркетному прыщу, что он и мизинца твоего не стоит?» – в юности Нобель-старший служил матросом. Альфред кивнул: «Стать изобретателем. Самым знаменитым. Обойти всех в естественных науках. Чтобы обо мне узнал весь мир. – И чуть тише добавил: – И тогда она раскается, но будет поздно…»
Вернувшись в Санкт-Петербург через три года, Альфред Нобель начал работать в находящейся на подъеме компании отца «Фондери э ателье меканик Нобель э Фий» («Фаундериз энд машин шопс оф Нобель энд санз») и вновь установил контакт со своим учителем Николаем Зининым. Зинин особо интересовался проблемами органической химии и, в частности, нитросоединениями. Открытая им «реакция Зинина» принесла ему мировую известность.
