Вообще, пение мое произвело такое впечатление на японцев и так расположило их ко мне, что они не переставали расспрашивать меня через переводчиков, которых постоянно было три или четыре, из японцев же, говорящих по-русски. У них даже возбудился вопрос об устройстве академии искусств, в программу которой входили музыка, пение, архитектура и рисование. Их так это занимало, что они желали тотчас же перейти к исполнению, но не было необходимых для этого сумм, которыми они могли бы тогда располагать и пришлось отложить возможность осуществить это дело.
Я пробыла в Японии несколько месяцев и положительно обворожена была ею, ее оригинальностью, ее обычаями, характером японцев вообще, их простодушием, доверчивостью, бесхитростью, опрятностью, и только сожалею, что эта симпатичная страна далеко от нас. Утром, выходя из комнаты, я всегда находила в коридоре множество японцев с разными вещами, из которых я покупала то, что казалось мне интересным. Таким образом, приобретая здесь старинные японские вещи, а потом в Китае — китайские, я устроила себе, по возвращении в Петербург, японско-китайскую комнату, которая существует у меня и теперь и восхищает тех, кто посещает меня. Правда, собирая эту коллекцию, я имела в виду, что она, по возвращении моем в Россию, послужит в глазах тех, кто всегда интриговал меня, самым веским доказательством моих успехов в продолжение моего кругосветного путешествия. Если б я, вернувшись, имела только большие деньги, то кто же мог знать, что я их приобрела, тогда как эта комната наделала такого шума в Петербурге, что о ней неоднократно писали. Из времен пребывания моего в Японии, мне между прочим памятен обед, данный русскими морскими офицерами. Самый обед, т.е. японские кушанья, не по русскому вкусу. В них преобладают каракатицы, разные водоросли, мясо же в состав японского обеда совсем не входит. Мне интересно было любопытство, с которым прислуживавшие за обедом японки осматривали нас и изучали туалет европейских дам; это заняло их так, что после обеда они попросили нас в отдельную комнату, где без церемонии разбирали нашу одежду, осязая ее.
В Японии мне случилось быть свидетельницей разрушительного действия бури Тихого океана не только в море, но и на берегах. Крыши сносились, дома разрушались, стеклянная крыша, сделанная над двором гостиницы «Бона», где я жила, снесена была и разбита, три судна на рейде перевернуты вверх дном; при этом погибло много народа. В Японии же я испытала два небольших землетрясения. Раз утром за чаем почувствовала я вдруг, что испытывается во время качки на море, качнуло раза три и тем кончилось; то же самое произошло и в другой раз.
В Японии я побывала два раза — до отъезда в Китай и на пути в Америку. В первый раз прожила три месяца и отправилась в Китай на пароходе, который должен был остановиться в Нагасаки. Здесь русский консул, г. Орловский, предложил мне помещение у себя, и я провела три недели в его гостеприимном доме. Отсюда я продолжала путь в Шанхай. При переезде морем была такая буря, что с борта парохода сорвало бот и снесло верхнюю капитанскую будку. Люди не только не могли держаться на ногах, но не в состоянии были удержаться в койках; оставалось лежать всем на полу кают. При мне был маленький кролик, мой любимец, который от самого Петербурга совершил со мной кругосветное путешествие. Я чуть не лишилась этого милого животного — во время бури его бросало из стороны в сторону, как мячик.
В Шанхае я также провела время очень приятно. У меня было письмо к американскому консулу. Остановилась я во французской гостинице. Общество было очень внимательно ко мне, устраивались музыкальные вечера, и, наконец, концерт, на котором присутствовала вся европейская публика Шанхая, т.е. англичане, французы, немцы, американцы и, конечно, русские. Впрочем, последних в Шанхае очень мало. Из китайцев был только один мандарин.
Концерт удался и по сбору и по музыке, не смотря на строгую критику публики, состоявшей, можно сказать, из компетентных ценителей. В концерте был, между прочим, один русский, который, спросив меня, куда я поеду дальше, выразил желание видеть меня в Хонькоу и, так как ехал туда на другой день, вызвался узнать мнение тамошней русской колонии и известить меня. Хонькоу отстоит от Шанхая более нежели на 1000 верст и путь идет по реке Янци-киангу. Вскоре я получила от этого господина телеграмму с несколькими подписями. Все общество русских чайных торговцев просило меня приехать в Хонькоу. Я не задумалась и собралась, хотя был уже декабрь.
На пароходе я доехала в три дня до Хонькоу, где встретил меня наш консул П.А. Пономарев. Он предложил мне для помещения дом — особняк, хозяева которого находились в то время в России, а у себя каждый день обед. В двенадцать часов ежедневно четыре китайца являлись за мной с паланкином и несли меня к консулу. Здесь окружало меня все русское купеческое общество и мне невыразимо приятно было, что в центре Китая я нахожусь совершенно в русском кружке.
Общими силами устроили концерт и здесь, также как и в Шанхае, публика состояла исключительно из европейцев. Всякий изъявлял желание, чтобы я спела что-нибудь на его родном языке, или его национальное музыкальное произведение; мне пришлось таким образом петь и на итальянском, и на немецком, и на французском, и на других языках. Шотландская песня «John Anderson» вызвала у стариков шотландцев слезы. Один из них учил меня предварительно выговаривать шотландские слова и хотя мне было очень трудно привыкнуть к выговору, но я все-таки освоилась с ним настолько, что спела. В концерте был один мандарин, который, выражая свой восторг, подарил мне кацавейку вышитую гербами. Подобную одежду можно получить только с плеча; китаец не имеет права вышить и продать такую вещь европейцу. За это у них полагается по закону строгое наказание. Здесь также, как и в Шанхае, китайцы не входили в залу, а слушали под окнами.
Концерт удался как нельзя более и мне жилось вообще очень весело. Беспрестанно приглашали меня на вечера и обеды. Из числа последних был обед китайский, с певцами китайцами и певицами китаянками, данный мне русской колониею с нашим консулом во главе. Перемен на этом обеде было до семидесяти в чашечках и блюдечках, как обыкновенно у китайцев, и стоил он что-то очень много. Деньги за него, медной китайской монетой (чоки), отвезли на восьми подводах. Китайский обед несравненно лучше японского, уже по одному тому, что у китайцев есть мясные блюда. Особенно вкусны были колобки из мяса и я ела их с удовольствием, но каково же было мое разочарование, когда, возвратившись в Россию, я получила от русского консула письмо, в котором он писал: «вкусные мясные колобки, которые вы так усердно кушали, делаются из собачьего мяса». Большую роль в китайском обеде играют ласточкины гнезда. Они, как известно, добываются с большим трудом, даже с опасностью жизни, с отвесных приморских скал и состоят из водорослей, служащих этим птицам материалом для гнезд.
