- Мосалев, вправо десять градусов! Богданов, пеленг давайте!
Так и есть - и звезды и радио показывают, что ветер здесь уменьшился и изменил угол.
Переключаю радиокомпас на мощную радиостанцию - слышу любимую песню Водопьянова про Ермака.
- Михаил Васильевич! Переключи свой коммутатор, послушай, какую песню поют!
На радиостанции понимают, что далёким путникам нужна сейчас особая музыка. Включают одну за другой пластинки про море широкое, про Волгу, про бродягу, переплывшего на утлом челне Байкал.
- Мосалев, пять градусов вправо! Высоты больше не набирать. Богданов, пеленги через каждые пять минут требуйте. Да во что бы то ни стало добейтесь получения погоды на аэродромах! Стрелки! Смотреть внимательно. Скоро линия фронта.
- Александр Павлович! - обращается ко мне Богданов, - вот получил пеленг, да что-то большой получается, сейчас запрошу, ещё раз проверю.
- Хорошо, Василий Филиппович! Сейчас я проверю по Полярной.
Что такое? Высота Полярной получилась меньше расчётной. Ветер переменился, и нас здорово несёт влево, на север.
- Мосалев, вправо десять градусов. Так держать! Богданов, ваш пеленг был правильный. Мы отклонились влево от маршрута. Сейчас исправим и выйдем на свою линию. Спасибо за предупреждение.
В телефон включился Федорищенко:
- Товарищ штурман, проходим линию фронта! Облака горят. Видны вспышки и зарева.
- Хорошо, Федорищенко. Спасибо. Всё правильно. Михаил Васильевич! докладываю я, - прошли линию фронта с небольшим отклонением влево от маршрута.
- Влево это ничего. Подальше от Москвы пройдём. Так теперь, пожалуй, начнём снижаться? Какая погода на аэродромах? - спрашивает Водопьянов.
- Товарищ командир, - докладывает радист, - вот сейчас получил погоду: на обоих аэродромах сплошные облака высотой двести метров.
- Маловато высоты... Надо начинать снижаться и пробивать облака, проговорил Водопьянов.
- Михаил Васильевич, ведите машину с небольшим снижением до поверхности облаков. Пробивать же вниз и выходить под облака будем над первым аэродромом по радиокомпасу. В другом месте и высота облаков может быть ниже и где-нибудь за бугор можем зацепиться.
Высота полёта 3500 метров, температура минус 10°.
Самолёт низко, чиркая брюхом по верхушкам, быстро несётся над облаками, и кажется, что это не облака, а что мы идём бреющим полётом над снежным полем.
- А как, Саша, радиокомпас, надёжно работает?
- Надёжно, Михаил Васильевич. Да ты сам послушай, как раз сейчас Лемешев поёт про тройку почтовую. Это про нас с тобой поёт, только у нас четвёрка...
- Ну, веди, Саша! Только смотри не прозевай радиостанции.
В телефонах слышимость нарастает. Музыка гремит всё громче. Звенят бубенцы. Цокают копыта тройки по гладкому волжскому льду. И несётся по всему самолёту заунывная песнь ямщика...
Стрелка индикатора радиокомпаса задрожала и отвалилась в правую сторону.
- Лётчики, давайте вниз! Радиостанция под нами!
- Мосалев, влево сорок пять с резким снижением! Стрелкам смотреть землю, - раздаётся команда Водопьянова.
Самолёт нырнул в облака. Стрелка высотомера быстро падает влево. Скорость нарастает. Самолёт как-то непривычно свистит, рассекая воздух. Высота 2000 метров... 1000 метров... 500 метров.
Началось лёгкое обледенение.
- Потише снижайся, Мосалев, а то машина развалится. Немного влево доверни. Сейчас впереди должен быть аэродром. Федорищенко, дайте ракету условную на всякий случай, а то вывалимся из облаков, кто-нибудь, не разобравшись, стрелять начнёт.
Высота 300 метров... С винтов отрываются ледяшки и стучат по кабине. Стёкла обледенели, и сквозь них ничего не видно.
- Мосалев, потише! Ниже двухсот метров не снижаться. Держи снижение один метр в секунду. Так, хорошо. Ещё пару десятков метров снизимся и землю увидим. Федорищенко, откройте окно, смотрите вперёд. Сейчас должны быть огни аэродрома.
- Есть! Вижу огни! Под нами аэродром! - закричал Федорищенко.
- Полный левый разворот вокруг аэродрома, сейчас решим, что делать! Михаил Васильевич! Что будем дальше делать? Здесь сядем или пойдём на свой аэродром?
- А какая погода на нашем аэродроме?
- Да такая же, как и здесь. Мосалев! Отверни влево, куда ты на мачты прёшься! Для того на них и красные лампочки нацепляли, чтобы в темноте не напороться, - ругаю я Мосалева.
- Так тогда зачем здесь садиться? Пойдём уж к себе домой, - сказал Водопьянов, - а на нашем аэродроме радиостанция работает?
- Работает. Вот только радиокомпас замёрз и рамка не вращается, но я думаю, что и с замёрзшим справимся как-нибудь. Мосалев, курс сто шестьдесят, пошли домой. Богданов, сообщите на наш аэродром, что через двенадцать минут будем дома, и пусть готовят прожектор и водку.
- Последнего не забудь передать! - добавил Мосалев.
Замёрзшая рамка хотя и не вращается, но всё же стрелка радиокомпаса ведёт нас прямо домой.
Блеснул луч светомаяка, взвилась ракета. Большой круг над аэродромом.
На аэродроме погасли все огни. В ту ночь мы прилетели последними.
Бодрые и довольные, не чувствуя усталости, с удовольствием шагали мы в темноте по твёрдой земле.
Полковнику Лебедеву была уже ясна работа обоих экипажей из нашей радиограммы и из доклада Пусэпа, видевшего взрывы наших бомб при отходе от цели.
В столовой, низеньком бревенчатом сарайчике, при скудном свете коптилок, за простым, из необструганных досок, столом оба экипажа обмениваются воспоминаниями о прошедших часах в воздухе.
Второй лётчик из экипажа Пусэпа, украинец Макаренко говорит своему соседу:
- Наши бомбы как ахнули в самом центре города, так все огни сразу потухли. А прожекторы как зашарили, а зенитки как застреляли, я аж глаза закрыл.
- Ты, Макаренко, лучше расскажи, как ты закричал...
- Да, закричишь, когда он прямо в глаза ударил и ослепил так, что я даже штурвала не увидел, - отвечает, улыбаясь, Макаренко.
- Мне штурман и говорит: "Мосалев! Снижайся!" Я как загнул виража, да как пустил машину вниз, в облака, так всё и засвистело. А Водопьянов кричит мне: "Мосалев, машину поломаешь". А она только свистит, и ничего ей не делается, и всё кругом темно, темно, а потом сразу земля и аэродром под нами. Здорово вышли, прямо на самую середину аэродрома, - рассказывает кому-то Мосалев.
- Я его всё зову, зову. Прошу, дайте пеленг, дайте пеленг. А он всё не даёт. Потом как затарабанит мне быстро. Обожди, говорит, вот отработаю с Водопьяновым, потом тобой займусь.
Уже рассвет, а конца разговорам не видно. Но пришли жёны, увели своих мужей и расстроили хорошую тёплую компанию. Плохо воевать, когда жена рядом - ни тебе посидеть с приятелями, ни тебе наговориться по душам. И кто это придумал, чтобы на войне были жёны рядом с мужьями?
