После включения обе посадочные ракеты загорелись под правым крылом самолета, и я повел самолет на посадку. Ракеты хорошо освещают круг местности под самолетом справа. Вот и земля. Выравниваю и выдерживаю самолет до трехточечного положения и после приземления торможу, а в это время вижу, что самолет бежит через штабели ящиков, сбивает их колесами. Что есть силы пытаюсь тормозить. Наконец самолет остановился. Выключаю двигатели, сбрасываю ракеты Хольта, выхожу на крыло и вижу, что самолет стоит среди штабелей бомб, а сброшенные ракеты упали на ящик с бомбами и шипящими струями бьют в бок пятидесятикилограммовой фугаски. Монзин и Крысин, выпрыгнув из кабины, мигом сбросили пылающие ракеты с бомб.
Когда ракеты догорели, начал соображать, что же произошло. Я неправильно определил место центра аэродрома, потому что одна из ракет, выстреленных с земли, была подана не со стоянки, а от штаба полка, находившегося в деревне Григорьевское. В результате этой ошибки мой самолет выкатился в конце пробега за летное поле и вкатился в бомбосклад. Осматриваем бомбардировщик. Никаких повреждений. Только согнута труба выпускной антенны.
Вскоре на аэродром возвратились автомашины и прожекторы, посланные на полевую площадку. Они не смогли проехать туда из-за раскисшей от дождей дороги. Когда выложили ночной старт и включили посадочные прожекторы, произвели посадку и остальные три самолета, летавшие над аэродромом около трех часов.
Быстро начали готовить бомбардировщики к вылету на боевое задание. Командира полка кто-то из дивизии отругал за задержку с вылетом, и он бегал от самолета к самолету, поторапливая техников с дозаправкой топливом и подвеской бомб. Первым должен был вылетать Гладков, но техник Д. никак не мог запустить моторы, жалуясь на разряженный аккумулятор.
— Почему не взлетаете? — срывающимся на крик голосом спросил у Гладкова Суржин.
— Аккумулятор сел, — ответил Гладков.
— Инженер! Техника Д. за срыв выполнения боевого задания отстранить и представить материал на передачу его в военный трибунал. Хватит уговаривать. Враг под Москвой. Несвоевременный выход самолета — это невыполнение боевой задачи, — жестко сказал Суржин.
Через некоторое время принесли другой аккумулятор, запустили моторы, и Гладков направил самолет на старт.
— Ты еще не отстранил техника? — спросил Суржин у инженера полка Римлянда.
— Мне сейчас некем было его заменить. Надо другие самолеты быстрее к вылету готовить, — ответил Римлянд.
— Ты что заводишься? — полупримирительным тоном спросил подошедший комиссар Куфта.
— Самолеты к вылету не готовы, а тут «отстранять». Самолет — это техника. Так можно нас всех отстранить и отдать под трибунал, — ответил Римлянд.
— Конечно, самолет — техника, но ее всегда надо держать в готовности, — произнес Куфта.
Техника Д. под суд не отдали, а остывший Суржин после даже не вспоминал об этом случае.
На мой бомбардировщик подвесили тысячу сто килограммов фугасных и зажигательных бомб. Экипажу была поставлена задача нанести удар по резервам противника в Никольском и поджечь его. После взлета беру курс вдоль Оки на Серпухов. Ночь темная, как опрокинутая черная пропасть. Светлее становится только при подходе к линии фронта. Несмотря на глубокую ночь, ожесточенное сражение северо-западнее и юго-западнее Серпухова не утихало. От голубоватых залпов «катюш», орудийных выстрелов, взрывов, ракет и пожаров над линией фронта было светло. Ослепленные огнями при пролете района сражения, цель — Никольское, мы нашли не сразу, а только с третьего захода. Наносим удар. Очаги огня от зажигательных бомб и загоревшееся строение осветили улицу Никольского и окрестности. Снова заходим на цель на малой высоте. По улице мечутся гитлеровцы, выезжают автомашины. Желонкин бьет по ним из передних пулеметов, а затем стрелок-радист Монзин поливает их пулеметным огнем[61].
Во втором вылете наш экипаж нанес удар по колонне автомашин на дороге Великово — Никольское[62].
Погода начала портиться. Пошел мокрый снег, и командир полка в третий вылет послал только наш экипаж с задачей нанести удар по подходящим резервам противника и произвести разведку погоды в районе боевых действий[63]. По маршруту к цели снег усилился, а видимость временами уменьшалась до километра. С трудом нашли цель и нанесли удар по колонне войск противника. От взрывов наших бомб самолет подбросило и сильно накренило. На какое-то время я потерял пространственную ориентировку, но потом быстро привел бомбардировщик к режиму горизонтального полета и, осторожно развернувшись, взял курс на Серпухов, а затем на свой аэродром. Снегопад усилился, и видимость уменьшилась. С трудом нашли свой аэродром. В непроглядной тьме ночи только на посадочной полосе яростно боролся с темнотой свет прожекторов. Это руководитель полетов, правильно оценив резкое ухудшение погоды, не гасил прожекторы. Как мы были благодарны ему за это!
После посадки в моем самолете обнаружили несколько пробоин от осколков собственных бомб.
При докладе о выполнении задания командир полка спросил меня:
— Как считаешь, можно будет еще выпускать экипажи на задания?
Я ответил, что ни в коем случае выпускать нельзя.
Несмотря на плохую организацию боевых действий в начале ночи, весь летный состав получил большое удовлетворение от результатов своих ударов. Приятно было внести свой боевой вклад в ожесточенное сражение, которое вели наши войска северо-западнее Серпухова. После оказалось, что это был последний боевой вылет нашего полка во время героической обороны Москвы.
Еще два дня экипажи полка днем и ночью дежурили под самолетами в готовности к боевым вылетам, но непрерывный мокрый снег, обледенение и низкая облачность не позволяли подняться в воздух. А затем нашему полку последовал приказ сдать оставшиеся бомбардировщики и отправляться на перевооружение в Казань. Вместе с самолетами командование дивизии забрало из полка три экипажа. Грустно было расставаться с боевыми друзьями: командиром эскадрильи Лесняком, командиром звена Таракановым и летчиком Устиновым.
Вечером Рябов организовал проводы из полка экипажей Лесняка и Устинова. Пришел и майор Курепин. Он тоже убывал из полка в распоряжение управления кадров ВВС.
— Вы, может быть, на меня обижаетесь, но я полюбил ваш полк и всех вас, — сказал Курепин.
— Повоевали мы не очень славно. Теория Дуэ о решающей роли бомбардировочной авиации не подтвердилась, — сказал Лесняк.
— Звонили за границей об этой теории до войны много, но бомбардировочная авиация еще далеко не доросла до того, чтобы самостоятельно решать судьбу современной войны, — согласился Курепин.
