Пуля попала генералу в шею. К счастью, рана оказалась неопасной. «Подлец стреляет сзади!» – успел крикнуть Лидере убегавшему Потебне. Стоит добавить, что наместник и так уходил в отставку со своего поста, а по подозрению в покушении на него арестовали других людей из числа революционно настроенных. Следствие, правда, установило их невиновность в этом деле. Арестованным вернули свободу. О том, что стрелял в наместника Потебня, жандармы так и не узнали.
Но сам подпоручик думал, что полиция уже идет по его следу. Он оставил службу и перешел на нелегальное положение. На улице показывался не иначе как переодетым женщиной или монахом. Зато теперь Потебня полностью сосредоточился на революционной деятельности. Прежде всего написал письмо Александру Герцену. Причем написал от имени «многих русских офицеров», хотя не представлял никого, кроме себя лично. А вскоре по поддельным документам и сам поехал в Лондон.
Герцен тогда считался вождем российских революционеров. Его авторитет признавали (во всяком случае, на словах) и поляки. Такое знакомство, безусловно, могло принести пользу.
Потебню встретили с распростертыми объятиями. Он представился руководителем Комитета русских офицеров в Польше. Сообщил, что армия готова к революции и прогрессивно настроенным офицерам с трудом удается сдерживать солдат от преждевременного выступления. Уверял, что по одному его, Потебни, слову многие тысячи солдат и офицеров поднимутся на борьбу с царизмом.
Александр Герцен, Николай Огарев, Михаил Бакунин, прочие эмигранты-революционеры не могли нарадоваться, слушали гостя с восторгом. Беглый подпоручик возвращался назад, облеченный полным доверием «лондонских изгнанников».
Впрочем, авторитета в Польше ему это не прибавило. То, о чем не знали в далекой Англии, было хорошо известно на месте. Ярослав Домбровский к тому времени был арестован. Другие же польские деятели, как и русские революционеры, Потебню не принимали всерьез. «Мощный» и «многочисленный» Комитет русских офицеров, про который он говорил в Лондоне, состоял из него одного. Общение с Потебней поддерживали разве что офицер-поляк Зигмунд Падлевский и некий Бронислав Шварц, французский подданный, чьи родители эмигрировали когда-то из Польши.
Единственное, что мог теперь уже бывший подпоручик, – это сочинять революционные воззвания, которые, однако, ни на кого не влияли. «Потебня, – вспоминал позднее участник польского мятежа Оскар Авейде, – написал несколько писем (всего не более пяти) от имени идеального русского комитета, которые Шварц скрепил старыми печатями и разослал к разным офицерам, служившим в воеводствах, но этим все и кончилось: ничего существенного, ничего серьезного не было, комитета не существовало».
О реальном положении дел поляки не поленились сообщить Герцену. Тот, наверное, устыдился собственной доверчивости. В конце концов, о Комитете русских офицеров он знал от одного человека, которого видел в первый раз. С другой стороны, Потебня продолжал слать донесения, сообщая о дальнейших своих успехах в подготовке революции.
Из Лондона потребовали доказательств существования организации. И… Потебня их предоставил.
В редакцию герценовского «Колокола» он переправил копию обращения русских офицеров к новому императорскому наместнику, великому князю Константину Николаевичу (сменившему Лидерса). Офицеры требовали прекратить насилие, дать полякам свободу. Под оригиналом обращения, пояснял Потебня, никаких подписей по понятным причинам не стояло. Но Герцену эти подписи нескольких сотен офицеров он предоставил.
Пренебречь таким доказательством редактор «Колокола» не мог.
Уже потом выяснилось, что Потебня совершил заурядный подлог. Фамилии офицеров он раздобыл у знакомого штабного писаря. Вместе с двумя подельниками (Шварцем и Падлевским) разными чернилами, меняя почерк, понаставлял множество подписей. Настоящим был лишь автограф самого Потебни и нескольких офицеров-поляков.
Но, повторюсь, выявилось это потом. А осенью 1862 года «лондонским изгнанникам» пришлось вновь стыдиться. На сей раз своего недоверия. Приехавшего опять Потебню они приняли с радостью. Проведя переговоры с Огаревым (Герцен вынужден был уехать из Лондона по срочным делам), сообщив новые «сведения» о подготовке революции, самозваный глава несуществующего Комитета русских офицеров имел основания торжествовать.
Даже польские деятели стали поглядывать на него с удивлением. Повторное доверие Герцена чего-то стоило. Может, действительно за Потебней есть сила, о которой они, поляки, не знают?
Потебня подтвердил: его Комитет – могущественная организация. Пусть только начнется восстание, тогда увидите!
Чем-то напоминал он гоголевского Хлестакова из «Ревизора». С той, правда, разницей, что персонаж Гоголя – фигура однозначно комическая. Хлестаковщина же Потебни привела к трагическому финалу.
На что он рассчитывал? Вероятно, на то, что восстание начнется еще не скоро (если начнется вообще). И все время до восстания можно будет тешиться репутацией значительного лица. Ощущать себя руководителем пускай и воображаемой организации. Пользоваться уважением авторитетных лиц.
Трудно сказать, сколько бы еще продолжалась эта история. Но вмешалась большая политика. Правительство собралось провести в Польше рекрутский набор – призыв молодежи в армию. Для польских деятелей это означало, что многие молодые люди, готовые стать повстанцами, будут одеты в солдатскую форму и отправлены в отдаленные российские гарнизоны. Движение утратит силу. На планах вооруженного выступления придется поставить крест.
Поляки решили действовать на опережение – поднять восстание, как только будет объявлен призыв рекрутов. Срок настал в январе 1863 года.
В один из дней Потебню спешно пригласили на переговоры. Спрашивали: можно ли рассчитывать на его Комитет русских офицеров? Ответ был прежним: влияние Комитета огромно, его ячейки тайно действуют чуть ли не во всех воинских частях, сам Потебня располагает внушительным боевым отрядом, готов действовать.
Тогда он и услышал новость, вероятно повергнувшую его в состояние шока: восстание начнется через несколько дней. Признаться, что соврал, мужества не хватило.
Ну а дальше случилось то, что и должно было случиться. Поляки выступили. Их отряды двинулись к крепостям, ворота которых должны были распахнуть перед повстанцами члены Комитета русских офицеров. Другие отряды подошли к военным лагерям, предвкушая, что там вспыхнут бунты и войска перейдут на их сторону. Ждали и удара по царским войскам отряда Потебни. Но…
«До сих пор ни одного русского солдата не перешло, ни один офицер не отказался от команды против поляков», – в отчаянии писал Герцен Огареву спустя две недели после начала мятежа. Польские деятели засыпали его упреками, а «лондонский изгнанник» не знал, что ответить. И Комитет русских офицеров, и отряд, будто бы собранный Потебней, оказались мифами.
