- Досталось, комиссар? - сочувственно спрашивает меня комбат, улыбаясь. Вместо ответа я покачал головой и с жадностью закурил.
После осмотра участка полевых работ батальона мы возвращались обратно. На вороном сидел уже вместо меня Чередников. Он и Федотов ехали шагом и о чем-то переговаривались. За ними с командирами и политруками рот я шел пешком, изменившейся походкой, расставляя ноги, как моряк на палубе. Долго помнил я свой первый рейс на коне.
Со временем верховая езда стала для меня привычной. И я не расставался со своим батальонным Рыжко до самого боя.
Комиссар полка Федотов, полный энергии, неспокойный человек. До войны он был работником горкома партии, а став военным, быстро воспринял задачи политической работы в армии. Всех своих подчиненных он хотел видеть такими же бодрыми, смелыми и решительными, как он сам.
* * *
В октябре 1942 года дивизию перебросили на другой участок фронта. Конец дня. Хмуро. Сыро. На тихом железнодорожном разъезде, окруженном лесом, идет погрузка батальона. Материальная часть по скатам ввозится на платформы. По помостам бойцы заводят лошадей. Люди разбираются по товарным вагонам.
Во мгле вечера эшелон грузно тронулся. Сгущались тучи, моросил дождь. Через объездные пути Московской окружной эшелон переправляется к Ржеву.
Станция Истра (бывший Воскресенск). На месте города торчат печные трубы, скелеты домов, груды развалин. Новоиерусалимский монастырь, памятник архитектуры зодчих XVII века Растрелли и Казакова, повержен в прах. На месте бывшей станции среди обломков железнодорожники регулируют движение поездов с боевым грузом. У вагонов появляется детвора. Мальчонка в большой кепке, из-под которой не видно лица, в ватной фуфайке с длинными рукавами подошел к нашему вагону и больным сиплым голосом еле слышно лепечет:
- Дядюська, а дядюська, дай хлебуська!
Мы дали ему буханку хлеба, кусок сала. Интересуемся его судьбой:
- А где отец с матерью?
- Папаньку убили на войне, а мамку гелман застлелил, - ответил малыш и дрожащими руками вцепился в хлеб. - Спасибо, дядюськи.
- С кем же и где ты живешь? - спросили мы его.
- Зыву с сестлой. С нами еще Еголка с Андлюской, - показал шмыгающим курносым, как пуговка, носом на двух таких же малых, бродивших возле соседних вагонов. - У них тоже нет тятьки с мамкой, - ответил мальчишка, набив полон рот хлеба с салом. - А зывем во-о-н, в подвале. Там был наш дом. Он сголел, и мы зывем под печкой в яме.
Осталась позади сметенная ураганом войны Истра. Минуя израненный Волоколамск, под покровом ненастной погоды эшелон прибыл на станцию Погорелое Городище. Спешно разгружаемся. Батальон со всем хозяйством по изрытой колдобинами и воронками дороге совершил марш к месту назначения. Выбравшись из леса, вышли на безлюдное поле. Среди поля лежат вздувшиеся трупы лошадей, над ними хлопочут птицы. Земля усыпана осколками, витками ржавой колючей проволоки. Чернеют болванки неразорвавшихся снарядов. Бывшие окопы врага покрыты стаями галок и ворон. Деревня, перед войной бурлившая радостью жизни, похожа на кладбище с открытыми могилами.
Небольшой привал. Раздаю политрукам газеты, с трудом раздобытые на станции. Уставшие от перехода бойцы напрягают свое внимание, слушая разъяснения. Мы с комбатом идем от одной группы к другой.
Привал окончен. Снова в путь. Стук колес, гудение автомашин. Молча, потряхивая висевшими на спине вещевыми мешками с гремящими котелками, идут люди. Слышен гул артиллерии. Откуда-то доносятся звуки гармошки. Потом все стихает. Сворачиваем в сторону, утопая в зыбкой грязи. Входим в осиновый перелесок. Усиленно шуршит дождь. Черным шатром опускается вечер. Накрывшись плащ-палатками, мы располагаемся возле голых стволов осин и поломанных кустов на размокшей земле на ночной отдых...
Глубокая осень. Под ногами вязкая пучина. Все пригодное в лесу используем на блиндажи, землянки, на настил дорог. Многие деревья, погибшие от обстрела, бомбежки, валяются расщепленными. Кое-где трепыхаются на ветках ярко-оранжевые листья осин и клена. Робко проглядывают кисти красной рябины, ягоды сморщились от первых утренних заморозков. Земля, утром покрытая ледяной коркой, днем становится кисельной жижей. Небо в слоистых темных тучах. Изредка выскальзывает голубой просвет и тут же заволакивается.
За поредевшим лесом холмы с темными избами деревень. В них размещаются штабы, санитарные части, отделы снабжения.
Дни боевой учебы перед предстоящими боями. Поле. Решаются задачи наступления. Первая рота впереди по центру, вторая и третья двигаются с флангов. Четвертая сзади. Здесь же минометчики, пулеметная рота, взвод ПТР (противотанковые ружья), ПТО (противотанковые орудия).
Впереди из-за бугра обстрел. Где перебежкой, где ползком по разжиженному полю передвигаются пехотинцы под прикрытием пулеметчиков. Комбат находится с последней резервной ротой, с обрыва наблюдает за продвижением. Через связных комбат вносит поправки. Я перебегаю от одной роты к другой, подбадривая бойцов, чтобы двигались быстрее.
Внизу, во второй роте, люди сгрудились у речки. Переходов нет. Первым переправляется политрук, за ним бойцы. По пояс в холодной воде преодолеваем водную преграду. Кто карабкается на глинистый берег, кто спешит в обход. Рядом деревня. У крайней избы сбор. Промокшие после переправы подъезжают расчеты ПТО. Подходит с резервной ротой улыбающийся комбат, довольный выполнением задачи. Остановившись, бойцы выжимают шинели, выливают воду из сапог. Пытаются закурить. Напрасно. Табак промок.
Краткий разбор занятий. Батальон снова повторяет задание, но уже по пути в свое расположение.
Вечер. Избушка-баня. Из распахивающейся двери выползает белый горячий пар. Суетятся старшины. Они проверяют солдатское белье, вместе с кусочками мыла раздают его бойцам. Из бани доносятся всплески воды, хохот. После занятий под снежным холодным ветром бойцы с наслаждением парятся. Выходят из бани раскрасневшиеся, застегивая на ходу шинели. Находясь среди старшин с банным хозяйством, я всматриваюсь в выходящих людей.
- Хорошо попарились? - обращаюсь к бойцам.
- Ух и жарко! Спасибо, товарищ комиссар, за баню. Советуем и вам попариться.
- Раз жарко - тогда хорошо. После вас испытаем и мы с комбатом это удовольствие. - Как там дела у вас? - обращаюсь к старшине четвертой роты, подбиравшему смену белья.
- Домываются последние. Сегодня смогут хорошо отдохнуть в теплых землянках. По вашим указаниям сделано все. Вот только Пережогин хандрит. Получил из дома письмо и загрустил. Могу рассказать только комиссару, говорит он, а обратиться к вам не решается, - отвечает старшина. Затем кивком головы показывает на баню, откуда вышел боец.
