[89]
с высадкой десантов, артиллерийской стрельбой и т.д. Подводные лодки выходили из порта обычно раньше других кораблей, занимали назначенные позиции и при появлении крейсера «Коминтерн» производили по нему учебные атаки, не выпуская торпед.
Посещение портов обычно выливалось в своеобразный праздник. Население, особенно молодежь, горячо нас приветствовало, местные власти устраивали в театрах, клубах и в парках встречи с моряками. На флоте эти походы получили прозвище «мандариновых». Объяснялось это тем, что осенью на Кавказе поспевали фрукты и корабли получали от местных властей в подарок целые ящики яблок и мандаринов. Все, кто располагал деньгами, старались и домой прихватить хоть немного фруктов. Охотно покупали моряки и крохотные финиковые пальмы в горшочках — тогда этот сувенир был в большом ходу. Но где хранить покупки? Нашим друзьям с надводных кораблей все было проще. А каково нам, подводникам, — ведь у нас нет ни кают, ни шкафов?
Перед уходом из Батуми стало известно, что весь наш дивизион идет в Поти надводным ходом для отработки совместного плавания. Командир, объявив это, строго предупредил:
— Ничего лишнего с собой не брать!
Многие приуныли. И я тоже. Угораздило купить проклятую пальму и мандарины… Был у нас старшина сверхсрочник Сапиро — отличный радист, но балагур нестерпимый. Заметив мою озабоченность, он хитро улыбнулся:
— Штурман, куда будем девать наши подарочки? Развязность его мне не понравилась, и я сердито ответил:
— За борт! Слыхали, что командир сказал?
— Ничего, подождем за борт выкидывать.
Через несколько минут он снова подошел ко мне.
— Забирайте-ка свои покупки и следуйте за мной.
Мы прошли в нос. У открытых крышек торпедных аппаратов суетились старшина торпедистов и боцман. Они укладывали в пустые трубы аппаратов пакеты, кульки и злосчастные пальмы. Туда уложили и мои свертки. Крышки аппаратов закрылись.
Сапиро довольно улыбался.
— Ну как, здорово придумал?
Я был смущен всей этой махинацией, но успокаивала
[90]
мысль, что в торпедных аппаратах не только мои покупки. Наш механик П. И. Печеник, минер А. Т. Заостровцев и многие другие воспользовались услугой торпедистов.
На рассвете дивизион вышел в море, произвел ряд эволюций по сигналам комдива. После посещения красивого, вечно зеленого Батуми настроение у всех было бодрое, жизнерадостное. Погода стояла отличная, на небе ни облачка, море тихое.
На флагманской лодке замелькали флажки. Читаем семафор, адресованный нам: «Командиру. Занять позицию пять миль западу маяка Поти. Атаковать противника. После атаки следовать Поти. Комдив».
Все, кто находился на мостике, невесело переглянулись.
Через некоторое время дизели застопорили, и по лодке разнесся властный голос командира:
— Приготовиться к погружению. Стрелять будем воздухом из носовых торпедных аппаратов.
Минер осторожно предложил командиру «для практики» стрелять кормовыми, но командир как ножом отрезал:
— Сперва носовыми!
Сапиро не находил себе места. В конце концов он не выдержал, отозвал в сторону комиссара Тимофеева и шепнул ему на ухо:
— Стрелять носовыми нельзя.
— Почему? — удивился комиссар.- Ну-ка посмотрим.
Он спустился вниз и приказал открыть крышки торпедных аппаратов. Под дружный матросский смех Сапиро стал вытаскивать содержимое труб.
Пришел командир. Он кипел, чертыхался. С трудом Тимофеев уговорил его пока за борт ничего не выбрасывать. Но попало нам изрядно. Нашего командира возмутил не сам факт приобретения «сувениров», а отношение к боевому оружию.
— Это же надо, вместо торпед напихали в аппараты всякого хлама!
Возвращались мы в базу чудесным осенним днем. На море ни малейшей ряби, а солнце немилосердно жгло. Даже в легком рабочем кителе было нестерпимо жарко.
Неожиданно мы увидели, что справа от нас прямо на лодку быстро мчится, оставляя на поверхности пенящий-
[91]
ся след, не то перископ, не то торпеда. Мы понимали, что ни того ни другого быть не может. И все-таки на мостике все оцепенели. Только подойдя ближе, мы разглядели, что это дельфины. Они неслись стремительно, и их плавники действительно издали походили на перископы.
Я вспомнил этот случай много позже, уже во время войны. В первые ее дни наших сигнальщиков обуяла подлинная «перископомания». Всякий всплеск на воде они готовы были принять за перископ вражеской подводной лодки. Не сразу мы излечились от этой болезни. Считалось, что лучше лишний раз сыграть тревогу, чем прозевать настоящий перископ.
Многие проблемы волновали в ту пору нас, молодых подводников. И, в частности, нередкие взрывы аккумуляторных батарей. Несовершенные приборы подчас не всегда обнаруживали опасное скопление водорода в аккумуляторных ямах. Достаточно было искры… Взрывы сопровождались пожарами, иногда и гибелью людей. Но мы продолжали плавать, постепенно искореняя причины аварий.
Но вот кончились теплые месяцы, и море опустело. Корабли попрятались в бухтах. На флоте начался ремонт кораблей и период массовых отпусков. В море никто выйти не мог. Флот в зимнее время становился небоеспособным.
Почему-то тогда никто не думал о том, что воевать, возможно, придется и зимой, что война не признает времен года. Чем это объяснялось? Возможно, приверженностью к старому, привычному: испокон веков флот не плавал зимой.
Сегодня наши корабли — подводные и надводные — выходят в моря и океаны и летом и в зимнюю стужу. Это уже стало в порядке вещей. Тогда же, на заре нашей флотской юности, мы зимой превращались в людей сухопутных.
***
Чтобы больше не возвращаться к службе на подводных лодках, забегу немного вперед. Мне и после довелось плавать на подводных кораблях. На моих глазах рос подводный флот нашей страны. Когда я, будучи слушателем академии, приехал стажироваться на Черное мо-
[92]
ре , здесь уже был не дивизион, а две бригады подводных лодок. Новые, отечественной постройки, они были совершенными для того времени и делились в основном на три группы: малые «малютки», средние — «щуки», большие — «декабристы» и подводные минные заградители типа «Ленинец». Появились у нас и свои плавучие базы.
Это уже были настоящие подводные силы. Они блестяще показали себя в годы Великой Отечественной войны.
Стажировался я в должности начальника штаба бригады. В те годы слушателю академии на стажировке следовало «заработать» отличную аттестацию, которая влияла на всю дальнейшую службу. Зная это, нас нагружали по макушку. Я проводил политзанятия с краснофлотцами, делал доклады по военным вопросам на командирских занятиях, редактировал стенную газету, возглавлял кружок парусного спорта. И все это, конечно, сверх ответственных обязанностей начальника штаба.
