Стремление обессилить королевскую власть ясно просматривается в условиях, на которых легаты скрепили выбор князей: Рудольф признал свой трон избирательным, не наследственным и отказался от инвеституры. Условия эти и поведение легатов ясно показывают, что Григорий создал новый план для расширения своего влияния на Германию: он рассчитывал, натолкнув князей на избрание короля, выступить судьей между соперниками из-за королевского венца; покорность и смирение одного удержат за ним престол, другой погрузится в бездну унижения, – и папство станет неизмеримо выше всех светских государей. Легаты, как видно, блестяще выполнили свою задачу. Но это являлось лишь половиной дела: в глазах людей, не имевших личных счетов с Генрихом, он оставался законным королем, а решения Форхгеймского сейма были изменой. Все сторонники Генриха немедленно выступили против Рудольфа, и сам король поспешил из Италии за Альпы, чтоб личным присутствием поддержать своих приверженцев. Потоки крови, пожары и грабежи ожидали теперь Германию и Италию в угоду властным притязаниям Рима. Уже при коронации Рудольфа граждане Майнца устроили целое побоище; нигде “поповский” король, так прозвал народ Рудольфа, не находил себе надежной опоры; только саксонцы дали ему приют и силы для наступающей борьбы. Генрих в свою очередь собирался с силами. Папа вздумал воспользоваться минутным затишьем для выполнения своего плана: он отдал предписание легатам потребовать от обоих королей высылки свиты для его поездки в Германию. Непокорный подвергался отлучению вместе со своими приверженцами. “Кто из двух королей, – писал Григорий в Германию, – с благоговением примет решение св. Духа, произнесенное нашими устами, тот получит и нашу помощь, и повиновение народа”. Саксонцы были обижены этим вмешательством: им казалось, что папа достаточно ясно выразил свое согласие на форхгеймское избрание, лишавшее Генриха престола. Еще больше причин к негодованию имел Генрих, по мнению которого о двух “королях” не могло быть и речи, так как Рудольф был только мятежник. Поэтому обе стороны не отправили требуемой свиты, и Григорий, видя, что осуществление его плана затягивается, возвратился в Рим. Опираясь на свои законные права, Генрих отверг даже посредничество князей. Тогда легат папы громогласно произнес над ним отлучение, объявил Рудольфа единственно законным королем и приказал всем повиноваться ему. Таким образом, не прошло и года, как Генрих опять попал в число отщепенцев, что ухудшило его положение, увеличив число сторонников Рудольфа. Король немедленно отправил послов к Григорию с просьбой объявить отлучение легата недействительным. Противники, наоборот, молили папу признать шаг, сделанный его уполномоченным. Папа выслушал на соборе заявление послов Генриха и, сделав вид, будто раньше ничего не слышал о новой его анафеме, торжественно предоставил решение спора “королей” съезду благомыслящих людей Германии. Приговор был обязателен для обеих сторон, и не признающие его карались отлучением. Послов Рудольфа Григорий принял тайком, и они возвратились ни с чем. Вообще соборные постановления на этот раз не отличались прежней беспощадной суровостью, только запрещение инвеституры было возобновлено, да и то в довольно мягких выражениях. Тем не менее надежды Рудольфа и его сторонников были обмануты, и они позволили себе в очень резких выражениях упрекать папу в нерешительности. “Мы, – гласит их послание Григорию, – темные люди, не в состоянии понять Ваших тайных намерений, но можем указать Вам, что из этого обнадеживания обеих сторон и затягивания уже решенного дела проистекают все ужасы междоусобной войны, неисчислимые злодейства, пожары, поругание церквей, бессилие церковных и гражданских законов. Благодаря борьбе двух государей, которых Вы одинаково обольщаете надеждами, королевские имущества расточаются, и нашим королям впредь придется существовать грабежом. Всему этому виной являетесь Вы, а подвергаете опасности нас, рискнувших на такое опасное дело единственно в силу Ваших предписаний. Поэтому идите по той дороге, по какой начали, и не сворачивайте то направо, то налево. Правда, из рвения к благу церкви Вы ступили на трудный путь, но поворачивать назад стыдно”. Нелегко было Григорию читать эти строки и видеть, что под давлением со стороны норманнов, грабящих церковные владения, и баронов, стремящихся следовать примеру Ценция, нельзя принять окончательное решение, не устранив навсегда надежды на верховное главенство, столь необходимое для общего блага.
Снова отчаяние закралось в его душу, и опять он излил свое горе в письме к клюнийскому аббату:
“Молите, – просит здесь папа Гуго, – милосердного и всемогущего Бога, чтоб Он направил наши намерения сообразно своей воле и привел к пристани, руководя нами в такую опасную минуту. Мы находимся в таком затруднении и нас подавляет такая громада забот, что наши присные не могут не только помочь, но и обозреть их. Хотя небесный глас глаголет: “Каждый получит награду сообразно трудам своим”, однако зачастую жить становится в тягость, а умереть плотью является страшным желаньем. Только бедный Иисус, как любвеобильный утешитель, простирает руку Свою на помощь мне, поддерживает и утешает меня в печали и горестях. Едва только Он покидает меня, вновь закрадывается угнетение в душу мою, ибо во мне царствует смерть, и только иногда я живу в Господе. Выбившись из сил, я с рыданием взываю к Нему: “Если бы Ты возложил такое бремя на Моисея или Петра, они изнемогли бы под ним. Что же могу сделать я, недостойный даже сравнения с ними. Или Ты Сам должен управлять церковью вместе с Петром, или увидишь мое падение и ее гибель”. Но я помню изречения “помилуй мя Боже, ибо я немощен” и “для многих я был как бы дивом; но Ты твердая надежда моя” и не забываю, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму”.
Глубокая скорбь и несокрушимая надежда слышатся в этих словах. Грозное будущее оправдало опасения и терзания Григория, показав, что даже его сил и способностей мало для осуществления исполинского замысла. Развеяв тоску письмом к Гуго, папа снова погрузился в деятельность и окружными посланиями настоятельно требовал созыва собора для “исполнения решения, какое мы примем по приговору св. Духа”. Все, мешающие съезду на собор, – “сыны дьявола и божьи враги, осужденные на вечную гибель, поэтому каждый верный сын церкви должен избегать общения с ними и не верить их праздной болтовне: сознательно я никогда не стану на сторону неправого дела и предпочитаю умереть для общего блага, чем завладеть славой всего мира для вашей гибели”. Так заканчивалось наиболее распространенное из окружных посланий. Но, несмотря на все увещания и старания Григория, саксонцы решительно отказались исполнить его желание, считая собор бесполезным, так как Генрих отлучен уже легатом и корона передана Рудольфу. “Всякое колебание только увеличивает смуту, и если мы, благодаря вам, погибнем, то небо и земля засвидетельствуют, что гибель эта – вопиющая несправедливость”, – писали они папе. С криком “св. Петр!” начали они военные действия. На стороне Генриха были горожане и крестьяне, расположенные к нему за его стремление к обузданию произвола знати; под знаменами Рудольфа находилось большинство вельмож, опытных в военном деле, поэтому “поповский король” не приобрел решительного перевеса только благодаря воинским талантам своего противника; зато попадавшиеся в плен крестьяне жестоко платились за свою дерзость: их обыкновенно скопили, а жилища и хлеб предавали пламени. Чехи, составлявшие ядро войск Генриха, вели себя не лучше; они позорили женщин, оскверняли храмы, превращая их в конюшни и вертепы разврата. Один герцог сошел с ума, видя кругом зловещее зарево пожаров, слыша вопли избиваемого населения. Обе стороны вели войну с ужасной жестокостью, но ни одна не могла окончательно одолеть другую. Ввиду этого после нескольких месяцев упорной борьбы противники опять обратились к папе за решением своей распри.
