22 апреля/4 мая 1899. Четверг
Светлой седмицы.
На пути в Кёото и в Кёото.
В десятом часу утра был в Кёото. На вокзале встретил о. Симеон Мии. Когда приехали в церковный дом, послано было за Окамото, живущим недалеко от города; между тем мы осмотрели церковное место; вновь купленное составляет совершенно такое же по пространству, как прежнее; при всем том оба они вместе еще очень малы; храм построить можно, но малый, и совсем малые дома по сторонам для священника, школы и подобное. В одном из домов на новокупленном месте помещается катихизатор Яков Адаци с матерью и двумя младшими сестрами и учитель пения Фудзита; другие два дома заняты постояльцами, из коих один — бедный разводитель цветов; местность всех домов очень загажена.
В двенадцатом часу явился Окамото Риуноске: умный по лицу, лысый господин лет пятидесяти; по разговору тоже очень умный — схватывает мысль с первых слов. Говорит, что расположен к дружбе с Россией, что из чтения наших христианских книг вынес впечатление, что православие только и есть настоящее христианство. Насколько все это справедливо и насколько надежно для будущего, Бог весть! Веры в нем нет никакой и ни во что. Впрочем, Господь и ослицу Валаамову заставил заговорить. Дал я им с о. Мии письма, дал некоторые наставления, больше что ж я могу? Едут они не седьмого мая, как прежде решил Окамото, а первого июня, ибо будет готова железная дорога от Сретенска до Иркутска, иначе пришлось бы ехать это место на лошадях, чего не хочет Окамото.
Позавтракали мы втроем — Окамото, Мии и я — европейским завтраком, откуда–то добытым матушкой Харитой Анатольевной Мии. По уходе Окамото о. Мии показал сшитое ему портным христианином в Кобе духовное платье — действительно, ряса, похожая на пальто, но — что поделаешь?
Потом пошли мы с о. Семеном в американскую епископальную Миссию посмотреть их Собор и школы. С Собора гербы Микадо–то сняли (окна, устроенные в виде «кику») по требованию полиции, но, тем не менее, Собор красив — снаружи только, внутри — школьная комната, и только; больше парт нет ничего. Женскую школу видел — классные комнаты особо, и лучше наших, жилых комнат не показали. Bishop’a Вильямса не нашли; показал все японец учитель. Потом обошли кругом «Доосися»; отчасти грандиозно, но отзывается и запущенностью. — Прошли но дорогам и аллеям вокруг Императорского Дворца; встречали много учащихся, и — приятное явление! Нигде никакой грубости, брани, насмешки — совершенная противоположность Токио, где в продолжение подобной прогулки пришлось бы десятый раз выслушать «бака», «идзин», взрыв хохота и подобные приличия — так просветилась восточная сторона Японии от иностранцев, и так еще остается не тронутою европейскою цивилизацией западная!
Вернулись к шести часам домой, где ждали несколько христиан; один из них — секретарь Кёотского Университета. К семи собрались почти все христиане Кёото — человек тридцать–тридцать пять. О. Мии отслужил вечерню, после которой я сказал проповедь, но пред оной окачен был маслом лампадки, которую опрокинул на себя — лампадки пред иконой Богоматери над дверью к алтарной комнате. — После долгой проповеди долго там беседовал с христианами; между прочим, побуждал их учредить «данто» и «дзёто» — «симбокквай», но последний прямо нашли невозможным — кто? Оба здесь бывшие священники: о. Мии и о. Иоанн Оно, на которого останется Церковь по отъезде Мии. «В таком случае „данто- квай“ хоть!» — настаивал я, но и на него согласились тотчас и с видимою радостию христиане, и как будто после натягивания самого тугого лука батюшки. Видно прямо, что с такими отцами дело не пойдет. После того как христиане разошлись, я еще долго уговаривал о. Семена учредить «дантоквай», и хотя он согласился, но «дантоквай», видимо, не бывать! Эх, где хорошие христиане между японцами! Хоть бы единый такой умный и живой, как хоть бы этот Окамото!
23 апреля/5 мая 1899. Пятница
Светлой седмицы.
В Кёото и по дороге оттуда в Токио.
Утром был Окамото сказать, что он еще переговорит о своем деле с нынешним премьером Ямагата и известит меня о результате разговора, просит держать пока все это в секрете. (Что? Да и из–за чего болтать? Видимо, все это — его дело серьезного внимания, а стало быть, и мысли о нем и разговора, не заслуживает.)
Так как до отъезда в Токио оставалось еще время, то мы с о. Мии осмотрели художественную выставку, «Цион–ин», «Хигаси—Хонгвандзи», «Ниси—Хонгвандзи», еще что–то великолепное и запущенное, по буддизму. Все это возбуждает одну мысль и одно рвение — как можно скорее просветить этот добрый народ, слоняющийся в припадке усердия, но в слепоте, по разным «Хонгвандзи», светом истинной Божией веры. И не умолкал мой язык напевать все это о. Семену во время нашего слонянья, но смехо–хныканьем отвечал мне неподдающийся нагреванию мой добрый спутник.
К третьему часу я простился с оо. Мии и Оно и другими провожавшими, чтобы ехать обратно в Токио. В вагоне случилось сесть как раз напротив патера, который ехал в Оцу; заговорили. «Шестьсот католиков в Кёото и очень ревностных», — говорит он; только он и еще японский проповедник с ним в Кёото, и слушателей у них весьма много; у протестантов же ничего нет в Кёото, и прочее — патер всегда в экзальтации, когда говорит о католичестве!
24 апреля/6 мая 1899. Суббота
Светлой седмицы.
В Токио.
Утром, в десятом часу, вернулся в Токио, как раз во время звона к «Достойно» в Соборе, где совершал Литургию соборне о. Павел Сато, после которой он раздавал артос.
После полудня читал много накопившихся писем, но и третью часть не прочитал. Особенно интересно письмо Иоанна Судзуки, катихизатор а в Оцу (Мито): Лука Ямагата десять лет уже не ест мяса, часто молится и постится; для молитвы уходит в горы или затворяется в кладовой; обратил долгим своим убеждением своего друга каллиграфа Гото, в святом крещении Петра, недавно крестившегося в Фукусима; помогает ему жить, посылая для продажи свои картины (которые писать Лука большой мастер, так же как и его младший брат, бывший семинарист, ныне обучающийся иконописи).
За всенощной сегодня в первый раз читал священник Евангелие посреди Церкви, вынесши его во время чтения антифона; по прочтении на аналое, Евангелие переложено было на столик для удобства целования маловозрастным.
25 апреля/7 мая 1899. Фомино воскресенье.
По причине дождя мало было народа в Церкви. Был, между прочим, «Николай Захарович Голубцов, преподаватель Благовещенской Духовной Семинарии». Вчера он заявился во время чтения мною писем; но сказали мне, что спрашивает какой–то русский о. Сергия; я подумал, что о. Сергия Глебова, и велел направить его туда. Оказалось, что господин Голубцов искал о. Сергия Страгородского, своего наставника в Московской Духовной Академии, и хотел остановиться у него, ибо до судна во Владивосток две недели, а в гостинице жить нет средств. «Прогоны нам, Вы знаете, малые», — говорит. О. Сергий Глебов, как видно, не особенно любезно принял его. Я предложил ему комнату, где жил о. архимандрит Сергий. Человек очень симпатичный; такого бы хорошо и инспектором сюда. Да где! Ведь [?] нужно быть миссионеру–то.
