– Прекрасно. Тогда давай, Георгий, возьми гостя в свои руки. Отвези его и в Донецк, пусть посмотрит, что стало с городом, когда Каменскую область соединили с нашей, – распорядился Бондаренко и пожал мне руку.
– А начать знакомство лучше с «Казачьего хутора»? – спросил помощник.
– Ты сам все знаешь.
Георгий по-военному щелкнул каблуками и вывел меня в приемную.
– Гуляем! – воскликнул он и кому-то позвонил: – У нас гость, просьба сделать всё по программе. Да, это личная просьба товарища Бондаренко.
Через час я узнал, что значит «сделать всё по программе» обкома.
В молодой тополевой роще стояло несколько просторных казачьих домов, в один из которых и завел меня Георгий. Встретила дородная, молодая, яркая дама в белой широкой кофте и необъятной юбке красного цвета. Георгий коротко прижал её к себе, чмокнул в щеку и представил меня: «Наш гость из Москвы».
Казачка игриво оттолкнула от себя Георгия, взяла меня под руку и провела к столу, уставленному фруктами и открытыми уже бутылками.
– У меня не хватит командировочных на все это, – шепнул я Георгию. Тот вяло улыбнулся:
– Успокойся. Земля донская за всё платит. Пей, ешь, гуляй.
Всецело занятый подготовкой статьи, я почти сутки ничего не ел, поэтому захмелел от первой же пары бокалов кислого донского вина и плохо помню степную дорогу в Донецк и обратно. Осталась только грусть от того, что в городе и на шахте, мало в чем изменившихся, не осталось никого из знакомых. И некому было удивиться преображению молоденького проходчика и журналиста в «почетного гостя земли донской».
Статью Бондаренко опубликовала «Советская Россия». Георгий позвонил мне в Ульяновск:
– Шеф остался доволен и даже сказал: «Нам бы такого собкора». Может, переведёшься? Или прикипел к родине Ленина?»
Не «прикипел», потому что город абсолютно безразлично относился к работе собкоров, но и к переводу в Ростов я не был готов. За неделю, что провел там, стало ясно, что отношения между людьми в Ростове строятся исключительно на блате, что встречают там по одежке и, прежде всего, смотрят, на чём ты ездишь, как одет, с кем из сильных мира сего знаком. А я ещё не научился всему этому. Что касается Ульяновска, меня смешило натужное стремление этого тихого, сугубо провинциального городка казаться центром Вселенной. Да и мало я жил в нём, потому что «контора» гоняла меня из конца в конец страны. Вернулся из Ростова – поезжай в Саратов на открытие оросительного канала на границе с Казахстаном. Потом на закладку первого завода на стройплощадке будущего КАМАЗа, а оттуда – в Тольятти и так далее. Из памятных событий осталась рекомендация в Союз писателей, а из приятных – дружба с замечательными семействами Ридевских и Сергеевых. Но не прошло и двух лет, как мне объявили, что переводят из Ульяновска в Горький.
Любопытная деталь: до меня собкором ТАСС в Горьком работал Геннадий Воронин. Бывший фронтовик и крепкий собкор, он считался элитой в журналистской братии «конторы» – хорошо писал, единственный из нас ездил на черной Волге с шофером, тогда как все остальные корреспонденты сами маялись с «москвичонками». Вот так и жить бы ему дальше, но Гену сбила с пути нежданно возникшая страсть. Выпустив к которой-то годовщине Победы книжку воспоминаний о войне, он почувствовал себя состоявшимся писателем и резко сбавил обороты в работе на ТАСС. У меня же произошло наоборот: корреспондентская круговерть остудила писательский пыл.
Собственно, о чем я писал? Да только о том, с чем сводила меня журналистская судьба. Первая повесть – о шахтерах, которых видел и знал, вторая о колхозниках, больше занятых частным промыслом, чем работой на коллективное хозяйство. С этим конфликтом я разбирался в командировке от ярославского радио. Третья – о сельском священнике, которого встречал, приезжая к Папанину в Борок. И сюжет лучшего своего рассказа «Месячник борьбы с алкоголизмом» подсмотрен в одной из командировок. Не говоря уже о повести «Гончарный круг». У её героя я тоже бывал по работе на радио.
Конечно, все это было наполнено фантазией, придуманными коллизиями, но толчком-то служила реальная встреча с реальными людьми. Повести были написаны хорошим, плавно текущим литературным языком. В одной из рецензий даже говорилось о «лукавой прозе Ионова, которую пьешь, как свежую воду, а потом почему-то во рту становится горько». Но что, в моем представлении, была эта «свежая вода» в сравнении с прозой Василия Белова в повести «Привычное дело» или Виктора Астафьева в повествовании «Царь-рыба»? Нет, думал я, писать лучше их мне не дано, а хуже – зачем? Не лучше ли остаться активно востребованным журналистом!? Тем более, что в ТАСС на меня делали ставку все без исключения тематические редакции и приходилось писать о промышленности, о сельском хозяйстве, о культуре и спорте. Из «конторы» в иной день приходило по пять-шесть заявок на материалы, и всем они нужны были срочно. В таких случаях звонил Беляеву и просил установить очередь на заявки. Он только хохотал в ответ: «Назвался груздем, жди, когда сожрут!»
Востребованность нравилась, хотя отвечать на неё было не легко. Я всегда плохо переносил вмешательство в мои тексты, поэтому оттачивал их, что называется, до блеска, переписывая каждую информацию по несколько раз, чтобы она и построена была по канонам ТАСС, и легко читалась. Каноны требовали, чтобы из первого же предложения информации становилось ясно, о чем идет речь, когда произошло событие и что оно даёт стране. А дальше уже можно писать, каким образом достигнут эффект и кто его носитель. Такая конструкция информации очень удобна для газет, радио и телевидения. От неё можно оставить только первую строчку, но и в ней будет ясно, что, где и когда произошло. Разумеется, в практике ТАСС допускалась не только оперативная информация. Агентству нужны были материалы о людях, о путях преодоления каких-то значимых проблем. И я охотно брался за них.
Единственное, что угнетало – безвестность работы. Вот знаешь, что текст выпущен на ленту ТАСС, в редакции его отметили, а где он будет опубликован – Бог весть. В редакции утешали: «Практически каждая информация ТАСС находит своего потребителя. Этим и утешайся». Легко сказать «утешайся», а если хочется видеть плоды своего труда не только в ведомости о гонораре? Можно ещё как-то мириться, что потребители с легкостью вымарывают из материала твоё имя, оставляя только марку Агентства, но еще хуже, если ты даже не знаешь, в каком конце страны это сделано.
Думая, что это обстоятельство гнетёт и коллег по Агентству, я стал собирать газеты, выходящие в городе и области, посылать корреспондентам, чьи публикации удалось обнаружить, с просьбой делать ответные шаги. Идея прижилась среди коллег, и вскоре я увидел уже всесоюзную востребованность материалов из Горького. Однажды даже удалось удивить этим местный обком партии.
