Вот чтобы этих унижений более не было, надо перетерпеть всё. Правда, мы народ такой изобретательный, что вместо прежних унижений придумаем новые, во стократ лучшие. Ну хотя бы те, которым подвергаешься ты и вместе с тобою домашние твои, да и вся литература отечественная. Вышли у меня две роскошно изданные книги в Москве и Питере. В Москве — роман, в Питере «Солдат» и рассказы. Так ведь пока не написал и раз, и два, и три, ни авторские, ни деньги не присылали. Из Москвы, из издательства «Терра», хоть позвонили, извинились, а Питер, как в старину говорили, «о нас ноги повытер».
Может, и ладно, что ты не собрался к нам. Поля у нас животом заболела, у невестки в Вологде подозрение на страшную болезнь, мы с Маней ложимся попеременно в постель. Я собираюсь в больницу, на профилактику, плохо со зрением стало, и ноги отказывают, надо подлечиться.
На конец сентября мы плануем третьи чтения и, если ничего тебя в жизни не перебьёт и не затянет, милости просим. Я-то уже на так далеко не загадываю, но повидаться охота, а желание жилу крепит, сил придаёт, говорят шибко умные люди.
Если не смотрел, то загляни во второй номер «Нового мира», там мои заметки о Рубцове, а в общем-то — о России и обо всех нас, горьких жителях этой неприкаянной отчизны. Ну, что-то я разболтался, аж рука занемела. Обнимаю, целую, кланяюсь домашним, Марья делает то же самое. И прости, что редко пишу. Хочется, но текучка и душевная смута не подпускают к письму человеку, которому и без моих нытий тошно.
Бодрись. А мне рыбалка каждую ночь снится, соскучился по речке, по бережку, по катерку, по ушке, да мало ли по чему хорошему можно соскучиться и память почесать, но и то хорошо, что есть, по чему скучать, и вспоминать тоже есть что.
Храни тебя Бог! Твой Виктор Петрович
5 марта 2000 г.
Красноярск
(В.Самуйлову)
Дорогой Виктор!
Нашему Серёге [Задерееву. — Сост.] уже нельзя и стыдно жить в Красноярске, вот он и подрядился сопровождать Серёгу другого, Кирюшкина, в Норильск: под покровом заполярной ночи жить можно удалённо и незаметно.
Что они там тебе наговорили — не знаю, но раз отодвинули твою поездку, значит «поруководили» маленько. Задереев, и улетая, мне не звонил (а когда я ему нужен, будет трезвонить без устали), и по возвращении голоса не подаёт. Или охрип от холодной водяры, или решил остаться в сопредельном государстве Таймыр в эмиграции.
Сегодня у меня премьера по старой пьесе, в ТЮЗе, и Гена Сапронов, издатель из Иркутска, приезжает, а после восьмого марта приду в больницу. В прошлом году по весне не сходил на профилактику, вот и получил инфаркт. Это второй, а третьего мне не перенести, лета не те и жгучее желание жить (какое было на фронте) подъистаяло, хотя вот солнце по-весеннему засветилось и что-то внутри встрепенулось вместе с геморроем.
Давай долго не затягивай и в конце марта прилетай. Если я ещё буду в больнице — она рядом с домом, и в палате я обычно нахожусь «в рабочей», то есть один, и в самом деле там прежде много работал, «хвосты подбирал», а то и сочинял какую-либо «лёгонькую» литературу для развлечения, вроде «затесей» (смотри «Н. мир» № 2 за нонешний год).
Самое отрадное, что ты мимоходом сообщил в конце письма, что есть у тебя деньги на книгу, а то я при соображении, у кого в Норильске их просить «под тебя». Но в Норильске я был один раз, проездом на туртеплоходе, связей у меня с ним никаких не было, слава богу, в прошлом, и нет в настоящем.
Издателя, и хорошего, я тебе подыщу и, может быть, уговорю свою московскую редакторшу работать с тобой [А. Ф. Гремицкую. — Сост.], хотя она и загружена по маковку. Её школа тебе очень бы пригодилась. Я с нею работаю уже сорок с лишним лет и счастлив, что мне так в жизни повезло. Сейчас она работает с Марьей Семёновной над изданием её юбилейной книги. Мария постарше меня и в августе ей стукнет 80 лет. Между стиркой кальсон и варением щей, так я просмеиваю её, она тоже пишет и издала уже штук 14 книжек, есть такие, которые и читать можно, но я-то далеко не всё у неё читал. Зато она читала и печатала у меня всё, иной раз по 12—14 раз «Кражу» иль «Пастушку». Сам я печатать не умею, не способен научиться некогда было.
Кланяюсь Лизе за то, что она тебя терпит, знаю по Марье, как это нелегко. И тебе кланяюсь. В. Астафьев
Перед прилётом обязательно позвони, ведь звонят, кому не лень и коп не просят. Скорой Вам весны!
23 апреля 2000 г.
Красноярск
(семье И.Н.Гергеля)
Дорогой Ваня! Дорогая Тоня!
Вот и весна! Снова весна. Дотянули, допыхтели. Видел по телеку, что вас там залило и затопило, надеюсь, хоть на острове под названием проспект Ленина вы усидели? Вас не смыло? Слышал, что дизентерия в Оренбуржье поднялась — это уж итог всякого бедствия и войны, непременная эпидемия. Но нынешняя наука, от советов оставшаяся, способна справиться хотя бы с дриснёй. С туберкулёзом вот уже не справляются — это болезнь социальная, неблагополучие общества, загнавшего себя в яму.
На Новый год я писал вам большое письмо и чувствую, что вы его не получили. Предупреждение Ивана о том, чтоб посылать письма заказные, я получил уже после отправки своего письма. К нам ещё письма ходят и доходят, у нас, стало быть, ещё хоть какой-то порядок существует, а посмотрел я в телевизоре на рожи орских руководителей и понял, что они сплошь разбойники и проходимцы, и при них может быть только разбой и полный бардак.
Мы живём, Ваня и Тоня, так же, как и вы, то есть перемогаемся, тянем с трудом ниточку своей жизни. Да и то сказать, мне через десяток дней пойдёт 77-й годок, а Марье в августе стукнет аж 80 лет. она ныне всё чаше и чаще норовит прилечь, а ведь всю жизнь была на бегу, в работе, в заботе... С трудом перезимовали. Зима у нас была суровая, и Бога да власти благодарим за то, что нас не заморозили, как многих жителей, и в квартире было тепло. Я после инфаркта всё ещё не отошёл, почти ничего не пишу, собираюсь после Дня Победы в деревню, может, на огороде отойду и возьмусь и за работу. Только что вышел из больницы, месяц отлежал, стали плохо ходить ноги, село зрение и слух, плохо дело с кишечником, но ничего, ещё потянем маленько.
Со всеми вас праздниками, дорогие наши, и прежде всего с Пасхой и Первомаем, да и с горьким Днём Победы тоже. Здоровья и здоровья! Никто из наших фронтовиков ко мне более не пишет, видно, совсем одряхлели.
Обнимаю, целую. Ваш Виктор
5 мая 2000 г.
Красноярск
В газету "Вечерний Красноярск"
Горькое чувство стыда, неловкости и беспокойства заставило меня взяться за перо в связи с поднявшейся в последнее время волной злобы, захлестнувшей наш город и земляков моих.
