Эта ночь была не лучше, прошлой и очнулся он не оттого, что жена тормошила его на работу, а от противного запаха ватки, смоченной нашатырным спиртом. Татуировки обсыпали водянистые пузырьки. Лена осторожно протирала их влажным полотенцем, а усатый врач, посасывая таблетку валидола, строгими глазами за стеклами очков с интересом рассматривал наколки и неизвестную болезнь.
— На что жалуетесь?
— На жену.
— В каком смысле?
— Работать мешает.
— А если серьезно?
— Горло болит.
— Покажите, пожалуйста. Точно, ангина, да к тому же гнойная, а что такое это?
Это была корь, и загремел Олег в больницу.
***
После того, как попала в автомобильную аварию, мать Святого часто болела и почти никогда и никуда не выбиралась из дому, но недели за две до Нового года навестила сына. Посмотрела, как живут молодые, и предложила праздник провести вместе, а заодно и обсудить размен квартиры.
— Куда нам с отцом четыре комнаты. Этот вечер Олег с Леной только и говорили о новом жилье.
— Завтра заедешь ко мне на работу и попросишь девчонок объявлений побольше напечатать, а потом крутиться по городу будешь и расклеешь.
— Не торопи, Новый год справим и займемся.
— Ты соображаешь, что бормочешь, — возмутилась жена — делай, что тебе говорят?
— Все, все — сдался Святой.
Утром он был у родителей.
— Мать, где Эдька?
— В спальне у себя, на гитаре тренькает.
— Кликни его, а? Раздеваться неохота.
— Шуруй на кухню, — пошла та за младшим сыном — чай стынет, пока не поедите, не отпущу.
— Сыт я, мамуля, а Эдька позже намолотится, мы с ним весь день мандарины по магазинам развозить будем.
Брат, услышав голос Олега, засунул семиструнку в чехол и выскочил в прихожую.
— Здорово!
— Привет, музыкант, если желание покататься есть, собирайся.
— Я мигом, — кинулся он на кухню и, схватив здоровый кусок батона, намазанный сливочным маслом, стал одеваться.
— Может, научишь меня «газоном» управлять?
— Не вздумай его за руль посадить.
— Не волнуйся, мать, не расшибемся, открыл дверь на лестничную площадку Святой, — догоняй.
Через час братья подъехали к товарной секции, с которой грузили машины. Спятив грузовик откинутым задним бортом к растворенному входу вагона, Олег полез в кузов к принимающему мандарины товароведу, поминутно прикладывающемуся к бутылке водки.
— Сопьешься, Николай Ефимыч.
— Предпочитаю от белой горячки загнуться, чем от холода. Почему подзадержался?
— Колесо проколол.
— От этого никуда не денешься, — посочувствовал ему Ефимыч, выписывая накладные на груз.
— Смотри, не пропадай никуда, до темноты еще хоть парочку рейсов сделай, а то я околею тут, если ночевать придется.
— Ладно, старый, договорились.
Выехав за территорию базы, Святой загнал «газик» в небольшой глухой тупик. Кругом на укатанном в саже кочегарок снегу, валялись порванные коробки и пустые ящики.
— Зачем мы сюда?
— Мандарины хочешь? — в свою очередь спросил Олег, доставая из-за спинки сиденья мешок.
— Конечно.
— Нет проблем, двигай за мной.
— Далеко?
— В кузов, только шустро, а то поморозим нежные дары вьетнамских братьев.
— Тебе за это ничего не будет? — поинтересовался Эдька, следя за тем, как старший брат, осторожно, чтобы не сломать дощечки, вскрывал ящик.
— Если никому не расскажешь, то ничего.
— Что ты. Я ничего не видел и не слышал.
— Тогда помогай. С одной упаковки много брать нельзя, а со всех помаленьку, пожалуйста, — поучал Святой брательника, который уже и так врубился в схему воровства.
Сделав последнюю ходку, Олег завез Эдика к старикам. Они с трудом занесли полный мешок цитрусовых в квартиру и, сполоснув руки, уставшие, сели чаевать.
— Умаялся, бедненький, — поставила захлопотавшая мать перед братьями по кружке горячего молока, — пейте, пока не остыло.
— Кушать он умаялся, — размешивал сахар в кружке Святой, — весь день мандарины трескал.
— Не забудешь завтра за мной заехать? — в который уже раз напомнил Эдька.
— Не забуду, не забуду. Жуй проворнее, да на гитаре мне что-нибудь сбацай.
— О-о, хорошо, что подсказал, я специально для тебя вещь одну сочинил, — встал он из-за стола.
— Мамка, я за рулем гонял.
— Умри, хвастун несчастный. Не переживай, мать, можно ему свою жизнь доверять, нормально баранку крутит.
Младший брат настроил инструмент, поудобней устроился в кресле и откашлявшись, тронул струны.
Тихо — тихо в камере, только зек не спит,
вялится на нарах, в потолок дымит,
грабил он и воровал, вот и все дела
и особенно опасным стал для общества.
Повисшую в спальне минутную тишину первой спугнула мать.
— Эдька, ты откуда этого нахватался?
— Олега рассказывал, а остальное — дело техники и воображения. Ну, как?
— Молоток, — похвалил его Святой — душу щипануло. Утречком пораньше продирай глаза, я заходить не буду. Услышишь — посигналю, выметайся.
— Олежка, все забываю спросить, где сейчас Леончик и Сережка, Дымов его фамилия, кажется.
— Там, где и положено, мамуля, сидят.
— Опять? — всплеснула она полными руками.
— Не опять, а снова.
— Не везет парням.
— Наоборот, раньше сядешь, раньше и выйдешь.
— Уходи давай, уходи. Все тебе хиханьки да хаханьки. Кстати, объявление напечатали?
— А как же.
— Расклеили?
— А как же.
— Все, иди. Разговаривать с тобой невозможно, придуриваешься, словно маленький.
Сегодня Святой забрал брата и сначала заехал домой. Жена стирала. Навозив флягами, спертыми летом на молокозаводе, воды с водонапорной башни, вмерзшей в лед соседнего квартала, ровно в десять грузовичок вкатил на территорию товарной станции. Подставив ноги под теплую струю воздуха обогревателя салона, Олег заполнял путевку, а Эдик, теребя уши, которые нещадно щипал дед Мороз, не без удовольствия принимал у Ефимыча восемьдесят разодранных в пути картонных коробок с шоколадными конфетами. Потом в приспущенное стекло подал брату накладные, тот расписался в получении груза и минут через тридцать они потрошили в знакомом тупике сладкий товар.
— Олега, мы сейчас мешок конфет украдем, неужели этого в магазине не заметят?
— Рюхнутся, конечно, но шуметь не станут.
— Почему?
— Не зачем. Продавцы себе отсыпят килограмм по пять и только после этого груз взвесят, а недостачу на железную дорогу спишут. Дорога, как понимаешь, лицо неодушевленное и все стерпит, и всех прокормит. Мое же цело доставить получателю в целости и сохранности столько мест, сколько указано в накладной. Коробки мы не берем?
