получено, и скит начал быстро расти. В него приходили иноки – ревнители подвижничества, желавшие одиночества и безмолвия. Трое состарившихся иноков пожелали большего уединения, и в пяти верстах от скита возникла пустынь Параклита.
Свт. Филарет в келлии Гефсиманского скита. 2-я четв. XIX в.
Скит стал любимым местопребыванием митрополита Филарета. Уединенность от людского шума и столпотворения, красота природы, возможность полной сосредоточенности в молитве и неспешных раздумий – все это было то, чего так жаждала его душа. Здесь можно было без помех читать и перечитывать любимого им святителя Григория Богослова: «Бога имей началом и концом всякого дела… Самая лучшая польза от жизни – умирать ежедневно… Светильником всей своей жизни признавай разум… Смотри, чтобы из-за видимости не ускользнула у тебя действительность…».
Главное и самое сокровенное в личности митрополита Филарета состояло в том, что он был прежде всего монах, вместе с черными одеждами принявший монашеские обеты смирения и послушания. И как бы дерзко и высоко ни взмывала его смелая мысль, как бы ни пламенело праведным огнем веры его сердце, он смирял себя и подчас в мучительных испытаниях искал прежде всего волю Божию.
Список молитвы свт. Филарета
Быть может, в Гефсимании родилась его известная молитва: «Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя? Ты один ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего я сам просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою, сердце мое отверсто; Ты зри нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори со мной по милости Твоей; порази и исцели, низложи и подыми меня! Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе; научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь».
С юности, а уж с монашеского пострижения точно, он ощущал себя гражданином неба, того Царствия Небесного, которое стало для него не меньшей реальностью, чем вся мирская суетная жизнь. Потому-то святитель Филарет мерил всё и всех этой высшей, небесною мерою. Потому-то в большинстве своих проповедей он исследовал тексты Ветхого и Нового Заветов, свободно прилагая их опыт ко дню сегодняшнему. Для него мир во времени и пространстве был един, как едина Церковь, как един Бог. Но он жил все же в этих двух мирах, сознавая, что это не всем дано и не все готовы дышать чистым воздухом мира горнего, что иные даже из собратий не в состоянии понять его и поверить ему. Думается, что это вынужденное раздвоение более тяготило душу святителя, нежели все дворцовые, синодальные и епархиальные неприятности, вместе взятые.
В декабре 1842 года владыка произнес в Лавре слово по освящении храма в честь явления Божией Матери преподобному Сергию, устроенного над мощами преподобного Михея. То были равно его признание в любви к монашеству и исповедь: «…С уважением взираю на твои столпо-стены, не поколебавшиеся и тогда, когда поколебалась Россия, знаю, что и Лавра Сергиева, и пустыня Сергиева есть одна и та же и тем же богата сокровищем, то есть Божиею благодатию, которая обитала в преподобном Сергии, в его пустыне и еще обитает в нем и в его мощах, в его Лавре;
но при всем том желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свечи, и пламень их достигает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной кельи, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать прах ее сеней, который истерт ногами святых и чрез который однажды переступили стопы Царицы Небесной…
Или это вам кажется только мечтанием воображения? О, если бы мы достойны были более очищенным оком ума созерцать сие в более существенных явлениях света духовного, а не в представлениях только собственного воображения! Но, мне кажется, лучше хотя мечтать таким образом, нежели любомудрствовать противным сему образом… А дабы и трудности преодолеть, и опасности пройти невредимо, для сего не более требуется, как только не быть нетерпеливу, не унывать, не отчаиваться, но, каково бы ни было наше положение, непрестанно чаять Бога, спасающего пас от малодушия и от бури (ср.: Пс. 54, 9)…
Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне и потом долго пребываю в молве и попечениях града и делах человеческих, – кто даст ми криле яко голубине? и полещу, и почию (Пс. 54, 7)! Могу ли сказать себе – или когда наконец возмогу сказать: се, удалихся бегая и водворихся в пустыни (Пс. 54, 8)! Когда облегчуся от бремен чужих, чтобы обратить все попечения к облегчению собственного, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9, 27). О Дающий иному криле, яко голубине, дабы лететь и безвозвратно почить в пустыне, а иному глас кокоши, чтобы созывать Твоих птенцов (ср.: Мф. 23,37) под Твои криле, собирай Сам и храни всех нас под крылами Твоея благости и стогнами ли селений, тропинками ли пустыни приведи наконец всех в тот вечно безопасный град, из которого не нужно будет убегать ни в какую пустыню. Аминь».
Глава 5
Московские любители мудрости
Делу духовного образования и просвещения святитель неизменно придавал первостепенное значение. Особое внимание, конечно, он обращал на «свою» духовную академию. Он знал всех профессоров и преподавателей, контролировал учебный процесс и программы читаемых курсов, присутствовал на многих обычных экзаменах и обязательно на проходивших публично выпускных экзаменах, на которых читались итоговые сочинения. Митрополит не ленился сам просматривать работы выпускников, но был столь же требователен к учащимся, сколь и к учащим. После долгих колебаний он сместил с должности ректора академии архимандрита
Поликарпа (Гайтанникова), талантливого богослова, но слабого администратора. Произошло это после упорного настояния близкого знакомца митрополита Андрея Николаевича Муравьева. Дело не в том, что владыка поддавался внушению, совсем нет, он был абсолютно невнушаем постороннему мнению – если оно не совпадало с его продуманным убеждением. Но следует сказать и о Муравьеве.
А.Н. Муравьев
Высокий, белокурый красавец в ранней молодости блистал в высшем свете, был более известен, чем его братья Николай и Михаил.
