понял это и уступил. Коппола получит своего Брандо, но на самых строгих условиях (которые наверняка заставят звезду отказаться). Актеру придется компенсировать студии любые задержки. Он получит суточные, средства на мелкие расходы и проценты, но никакого гонорара. Наконец, ему придется пройти кинопробы. Получив согласие, Коппола быстро ретировался.
Неожиданно для всех звезда и молодой режиссер нашли полное взаимопонимание. Видя, как нервничает режиссер, знаменитый актер, хорошо разбиравшийся в коварных голливудских играх, произнес слова ободрения: «Да не расстраивайся ты так, все у нас получится. В конце концов, это всего лишь кино!» Так они стали союзниками. Коппола понял, что Брандо всегда его поддержит, а если его уволят, то он уйдет вслед за ним.
Специально разработанный загубник, накладной живот, ботинки весом по четыре килограмма каждый и выступающая челюсть – вот в каких страданиях возродился великий талант Брандо. Но звезда оставалась звездой: Брандо упорно сопротивлялся попыткам заставить его выучить свои реплики, часто импровизировал, как привык делать это при работе с Элиа Казаном. Поэтому Коппола клал рядом с камерой листочки с подсказками. Он понял, что управлять Брандо бесполезно, надо к нему прислушиваться.
«Его игра задает тон всей картине, – отмечал Винсент Кэнби в New York Times, – а картина эта правдивая, яркая и в самые неожиданные моменты невероятно трогательная».
Потом возникла проблема с Аль Пачино. У каждого босса было свое представление о том, кто должен сыграть Майкла – «американца» в семье Корлеоне. Радди видел в этой роли Роберта Редфорда, золотого мальчика Голливуда. Эванс хотел, чтобы его сыграл Райан О’Нил, который вывел «Историю любви» на вершину кассовых сборов и походил гибкостью и конформизмом на самого продюсера. Позднее и Уоррен Битти утверждал, что отказался от этой роли. Изначально на роль Майкла пробовались также Джеймс Каан и Мартин Шин.
Существует история о том, как Коппола впервые увидел Аль Пачино. Было это на Бродвее. Коппола читал книгу и, оторвав глаза от строчек, внезапно увидел его лицо. К тридцати годам Аль Пачино, уроженец Нью-Йорка, получивший образование в знаменитой Actors Studio, снялся только в одном фильме – драме о наркозависимости «Паника в Нидл-парке». И он определенно не подходил для этой роли, несмотря на то что был итало-американцем: невысокий, с ростом 170 см, он предпочитал носить наряды в стиле хиппи и волосы до плеч.
Эванса взбесила идея пригласить Аль Пачино. Он называл его не иначе как «этот карлик Пачино». К тому же первое прослушивание актера вместе с Дайан Китон обернулось полным провалом – он нервничал и сыграл ужасно.
«Деструктивный ублюдок, – негодовал Коппола, – он даже не выучил свои реплики!» Однако режиссер не отказался от своей идеи, вспомнив трагическое величие, которое он увидел в его исполнении на театральной сцене. А разве Хоффман не провалил кинопробы на роль Бенджамина Брэддока в «Выпускнике»? Режиссер этого фильма Майк Николс потом вспоминал, что все, что он видел через объектив камеры, – его дергающееся измученное лицо.
Жена Джорджа Лукаса Марсия, которая монтировала многие кинопробы, увидела в актере то, что видел и Коппола. «Возьмите на эту роль Пачино, – говорила она режиссеру, изучив его внимательнее, чем кто-либо. – Его глаза… Он – то, что вам нужно».
Да, у Аль Пачино были глаза Майкла. И это решило дело.
Как и в случае с Брандо, костяшки домино падали последовательно: сначала Радди, потом Барт, затем Блюдорн и, как всегда в последнюю очередь, Эванс. Коппола уговорил их всех. Но ему поставили одно условие: он должен был утвердить Джеймса Каана на роль Сонни.
Аль Пачино сильно переживал. У него было так много безрезультатных тестов и прослушиваний, что это подорвало его уверенность. «Я никогда не чувствовал себя нужным», – говорил он. Коппола сочувствовал актеру – он хорошо представлял, что такое неуверенность в себе, и понимал, что его роль – самая сложная в фильме. Исполнителю нужно было пройти путь психологической трансформации от студента Йельского университета до наследника нью-йоркского преступного клана, сбрасывая свою доброту, как змеиную кожу. Актер еще не привык к съемкам вне сценарной последовательности, поэтому постоянно спрашивал, в какой точке процесса трансформации находится Майкл. Как понимал Коппола, вся картина – это история одиночества Майкла, и потому весь фильм отражается в его глазах.
«Аль Пачино – как суфлер в спектакле, который нашептывает роли всем остальным», – писал историк кино Дэвид Томсон.
«Он не демонстрирует открыто свое актерское мастерство, – ворковала кинокритик Полин Кейл в своей длинной и восторженной рецензии, – но ему как-то удается меняться…»
Сегодня все актеры «Крестного отца» кажутся неотрывно связанными со своими ролями, а фильм, словно отлитый в бронзе памятник, вошел в историю. Бравада Каана в роли Сонни; холодная, безэмоциональная эффективность в делах Роберта Дювалла в роли одинокого приемного сына и консильери Тома Хагена; замечательный Джон Казале, которого кастинг-директор Фред Рус нашел для исполнения роли Фредо, дрожащего от своей слабости. Зарекомендовавший себя верным союзником Копполы на протяжении всей жизни, Рус обладал удивительной способностью находить актеров второго плана с выразительными лицами, будто они были рождены для своих ролей. Из всех них только Ричард Кастеллано в роли Клеменцы был похож на Эдварда Г. Робинсона [19] или Аль Капоне.
* * *
А как можно отделить Талию Шайр от Конни Корлеоне? Талия – сестра Копполы, а Конни – сестра Майкла, всеми опекаемая. Это молодая женщина с изящной фигурой и сияющими глазами, которая не способна противиться капризам и обыденному предубеждению старших братьев к женскому полу – как в жизни, так и в искусстве.
Как и ее братья, Талия увлеклась искусством под неодобрительными взглядами своего отца. Она хотела играть в кино, и для нее это означало одолеть еще более крутой подъем, чем братьям. «Меня воспитывали так, чтобы я была готова к замужеству и жизни в безвестности», – говорила Талия. Ее ждали католические школы, дешевая обувь, мытье посуды…
А еще у нее была одна странность. Там, где ее братья жаждали получить жизненный опыт, она получала извращенное удовольствие, отказывая себе в этом опыте. Она вспомнила, как однажды пошла одна в Radio City Music Hall, но не для того, чтобы попасть за кулисы и окунуться в тайны королевства искусств, а для того, чтобы постоять в очереди на холодной нью-йоркской улице. «А потом, когда я наконец добралась до билетной кассы, то молча развернулась и снова пошла в конец очереди. В отрицании есть настоящий азарт. И такой была вся моя жизнь».
Похоже, все Копполы относятся к интервью как к исповеди.
В Талии чувствуется какая-то израненность, обида – как
