…Офицерское собрание, скромная обстановка читального зала. На столе, покрытом зеленым сукном, горят в подсвечнике четыре свечи. В помещении полумрак. На стульях, диванах и креслах, стоящих у книжных шкафов, разместились десятка три офицеров. Лица их сосредоточенны, они внимательно слушают очередного чтеца. Если бы не гвардейские мундиры, их легко можно было бы принять за студентов или молодых литераторов. Здесь словно витает дух вольнодумства. Иногда даже звучат произведения, запрещенные цензурой…
Вот как описывает великий князь одно из заседаний «Измайловских досугов», которое состоялось 15 марта 1891 года:
Вечером на досуге в полку собралось 63 участника. Я со Скалоном под конец сыграли сцену Пимена из «Бориса Годунова». В библиотеке большой круглый стол был сдвинут в угол, чтобы не мешать зрителям, всю комнату заставили рядами стульев и потушили лампу. Сценою служила узенькая проходная комнатка между дежурной комнатой и библиотекой. Вместо занавеса мы просто растворили двери и ее рамки… Декорацию, изображающую сцену кельи с остатками живописи и окном с цветными стеклами, поставили наискось; к ней, в глубине справа, приставили декорацию изразцовой печи. Кресло и стол я взял с нашей детской. Скалона загримировали Гришкой Отрепьевым со старинной гравюры, и он был замечательно на него похож, но тем не менее своей роли не знал, путал слова, выпуская иные, а иные вставляя. Я тоже был загримирован и, говорят, казался очень дряхлым и старым; только глаза и голос выдавали меня… Все остались очень довольны. Наконец-то удалось мне играть драматическую роль.
…И так продолжается из года в год. «Души высокое стремленье» командира неизменно находит отклик в сердцах подчиненных. Они не отпускают его с должности председателя комитета «Измайловского досуга» даже тогда, когда он был переведен на другое место службы. 11 ноября 1892 года великий князь записывает в дневнике:
…Офицеры постановили на общем собрании, еще когда я служил в полку, что я буду председательствовать, пока сам не откажусь. В последнем заседании комитета было постановлено, чтобы каждый из нас, членов комитета, взял на себя любой отдел из истории нашей литературы, начиная с времен Петра I, и прочел бы о нем на досуге. Была уже у нас попытка излагать историю родной словесности с древнейших времен, но это не удалось. Теперь уже на мою долю выпало рассказать или написать про литературную деятельность Екатерины II, и я готовлюсь к этому.
…Измайловцы мужают, взрослеют, на смену им приходят в полк новые люди. И так, незаметно, проходит четверть века. Для этого замечательного юбилея великий князь Константин Константинович пишет 2 ноября 1909 года стихотворение «На 25-летие Измайловского досуга» и читает его друзьям:
Робко мы в храме огонь возжигали
С жертвой смиренной своей,
Не проникая туманные дали
Жречества будущих дней.
Лиру и меч мы сплетали цветами
И не гадали о том,
Как наш алтарь разгорится с годами
Светлым и жарким огнем.
Вам завещаем мы наше служенье:
Старым пора на покой, —
Юное, полное сил поколенье
Пусть нас заменит собой.
О, да не гаснет наш пламень заветный,
Бережно вами храним!
Пусть он пылает, отрадный, приветный,
Пусть озаряются им
Долго досуги! Дверь храма родного
Двадцать пять лет отперта;
Нам ее отперли эти три слова:
Доблесть, добро, красота.
Даже находясь за границей, Константин не забывает о своих однополчанах – и тогда, когда уже поменял место службы. Если случается юбилей, великий князь обязательно посылает измайловцам новое свое стихотворение. Все они пронизаны ностальгией по родине, и в них обязательно присутствует командир, который помнит в лицо и по имени всех своих подчиненных:
Кто встретит с рапортом меня?
Жильцов ли дюжий, краснощекий,
Иль ваша слабость и моя,
Сам Добровольский черноокий…
Или Якимов бородатый,
Неповоротливый толстяк?
Иль молодец щеголеватый,
Лихой, воинственный Ермак…
. . . . . . . . . . . . . . .
Или Рябинин мой с печалью
В больших задумчивых глазах,
С лицом разумным и красивым,
Сперва считавшийся ленивым,
Теперь же – воин хоть куда…
…До конца своих дней великий князь продолжал, сколько хватало сил, благородное дело культурного просвещения офицеров-измайловцев. Факел, зажженный им, светил этим людям всю жизнь. Как жаль, что этот благородный пример служения однополчанам не нашел продолжения после революции, вздыбившей в 1917 году Россию. Когда она пронеслась огненным смерчем по всей огромной стране, в новой жизни уже не было места для «досугов»…
Глава восьмая
Кумиры его высочества
Во время поездок за границу – а великий князь Константин Константинович должен был как член императорского дома наносить визиты правителям разных стран – он скучал не только по родному городу, семье, но и по своим измайловцам. Оказавшись в октябре 1887 года в Альтенбурге, он пишет однополчанам:
Но не могу я дня дождаться,
Когда вернусь отсюда к вам,
К занятьям, к службе и трудам.
Скитаясь по чужому краю,
Я от безделия скучаю.
Мне роты здесь недостает,
Недостает полка родного…
Лишь в полковой среде он ощущает душевное спокойствие и свободу. Здесь великий князь находит «и братство, и семью». И не устает, кстати, от множества прозаических дел, которые всегда выполняет точно и в срок. О его пунктуальности и исполнительности в Измайловском полку ходят легенды. Вот как он с легкой иронией пишет об этом в дневнике:
На Вознесенском проспекте, в Александровском рынке приветливо кланяются лавочники, привыкшие, что я, как маятник, в те же часы, четыре раза в день мимо них проношусь. Знакомые городовые, знакомые стеклянные часы за окнами часовщиков, все показывающие разное время… Измайловский полк может по мне часы проверять.
А вот он со своей ротой в Красном Селе на учениях. Прислушивается к ставшим дорогими, родным звукам, вглядывается в знакомые открытые лица своих солдат…
…и много мыслей подымалось одна за другой в голове. Тут мне было хорошо, но на ум всходило, что все это недолговременно, что постепенная разлука с этими людьми неизбежна, что придет время, когда мне недоступной будет эта привольная жизнь…
Будучи членом царской семьи, великий князь Константин вынужден был присутствовать на бесконечных встречах, приемах, наносить визиты императору. Все это тяготило его, цельная, не терпящая компромиссов натура противилась многочисленным светским обязанностям. Он прекрасно понимал, что августейшее семейство находится в центре общественной жизни, и жестокие события, обрушившиеся в последние годы на страну, никак не могут обойти его родственников. Но сам-то Константин Константинович всегда сторонился политики! Всем другим занятиям и интересам он предпочитал поэзию: «Как бы мне хотелось быть в состоянии писать стихи постоянно, беспрерывно…»
