Но не время было любоваться этими красивыми животными: из глубины дворца доносились выстрелы, взрывы гранат, звон оконного стекла. Я поспешил за Танкушичем во внутренние покои, где продолжала сопротивляться дворцовая стража. Гудков объявил ей по-узбекски, что хозяин сбежал, а гарнизон крепости разгромлен. После этого часть стражи сложила оружие.
Убранство дворца поражало странным сочетанием роскоши и убожества. Рядом с дорогими текинскими, китайскими и персидскими коврами лежали дешевые паласы[11]. В некоторых помещениях наряду со шкурами барсов встречались обыкновенные овчины. Серебро и позолота утвари перемежались с медью и глиной.
Пересекая большой парадный зал, я наткнулся на опрокинутый кожаный сундук. Из него вывалились какие-то рукописи в разноцветных шелковых чехлах. Я распорядился собрать их и сохранить. Как выяснилось позже, тут оказались редкие экземпляры литературных произведений времен Алишера Навои и даже более ранние.
По возможности мы старались не тревожить и без того перепуганных жен и многочисленных наложниц бека. Однако из маленьких окон их келий кто-то продолжал стрелять. Два наших бойца были ранены. Волей-неволей пришлось побеспокоить женщин.
Высадили массивную дверь, ведшую в узкий коридор, по сторонам которого располагались комнаты гарема. Разогнали безбородую мужскую челядь. За одной из створок услышали плач, причитания.
— Не стрелять! — скомандовал Танкушич и бросился на голоса. За ним последовали Гудков, Габриш, Попов-Кахаров.
Зал, в котором мы оказались, был наряден и хорошо освещен. Солнечные лучи проникали через застекленный потолок. Ослепительно сверкали шелка и драгоценности. Вдоль стен толпилось множество женщин и детей. Страх перед красноармейцами был, видно, столь силен, что взрослые даже не пытались прикрыть лица.
В центре на широкой тахте восседала тощая лохматая старуха. Она царапала ногтями лицо, рвала на себе волосы и сипло вопила:
— Не дайте неверным осквернить вас! Кусайте, царапайте их!
— Замолчи, безумная! — рявкнул по-узбекски Гудков.
Танкушич приказал трем бойцам заглянуть под тахту и перетряхнуть одеяла в нишах. Но едва они тронулись с места, плач и крики усилились.
У тахты стояла красивая молодая женщина. Она держала на руках малыша в ярко-красном халатике. Чадолюбивый Габриш ласково потрепал ребенка за вихор. Глаза матери потеплели. А старуха еще больше взъярилась, коршуном кинулась на бойца и вцепилась в его руку зубами. Освободившись от нее, Габриш; полез под диван и извлек оттуда «маузер» и кривую восточную саблю.
— Нехорошо оружие прятать.
— Это не мы. Это он, — стала оправдываться красавица и указала в сторону глухой стены.
Там, скрытый тенью ниши, стоял дородный чернобородый мужчина в парчовом халате. Я узнал управителя дворца, с которым не раз приходилось встречаться. Вельможа слыл хитрым дипломатом, и бек часто поручал ему улаживать пограничные инциденты. Знал, бестия, что красноармейцы никогда не обижают женщин, поэтому и спрятался на их половине.
— Товарищ Гудков, пригласите-ка его сюда, — попросил я.
Но управитель уже сам шел навстречу Гудкову. Как же, старый знакомый! Не раз сопровождал его от границы до штаба и обратно.
Льстиво улыбаясь и что-то бормоча, управитель протянул унизанную драгоценностями пухлую руку. Красноармеец гневно оттолкнул ее.
— Ну и гад! Уверяет, что у него сердце наполнилось радостью, как увидел меня...
Я знал, каких усилий стоило Гудкову сдерживать себя. Перед самым выступлением в поход из штаба группы пришел пакет с характеристиками на военных и политических деятелей Бухарского ханства. В числе особенно злобных врагов Советской власти назывался и управитель дворца хатырчинского бека. В 1918 году он командовал конным отрядом головорезов, который разрушил железную дорогу и линию телеграфа между станциями Зирабулак и Зиадин. Семьи железнодорожников были безжалостно вырезаны. Среди других погибли отец, мать, бабушка и малолетняя сестренка Гудкова.
На привале в Пейшамбе я рассказал бойцам об этом, а Гудкову дал прочитать перечень злодеяний виновника гибели его близких. И вот теперь он стоял лицом к лицу со своим кровным врагом.
Гудков долго не находил подходящих слов. Потом зло крикнул:
— Туша ты свиная!.. Успокой женщин и ребят. Им бояться нечего. Это только ты способен истязать беззащитных. А мы уйдем отсюда, как только убедимся, что здесь не спрятались сарбазы.
Вельможа сделал вид, что не понял Гудкова.
— Что будет с женами, детьми и матерью бека? — спросил он.
— Это решит новое народное правительство Бухары. А пока пусть не выходят из дворца, — распорядился я.
— Можно ли остаться с ними? Бек поручил мне заботиться о них.
— Нет, вам здесь делать нечего. О них позаботится народная власть, а вы теперь военнопленный.
— Как? Я же не имею никакого отношения к армии.
— Это неправда. Вы офицер, имеете чин токсабы[12], командовали хатырчинским отрядом в восемнадцатом году. За совершенные перед Советской властью преступления придется отвечать...
Под конвоем бывшего управителя вывели на улицу.
По зову трубы со всех сторон в центр города стали стекаться подразделения, группки, одиночные бойцы. Командиры строили людей, выясняли потери. Они были сравнительно невелики, но все равно омрачали радость победы. В 1-м эскадроне пограничников особенно скорбели о гибели старейшего бойца венгра Немеша. Он добровольно вступил в отряд самаркандских красногвардейцев еще в конце 1917 года.
Тяжелое ранение надолго вывело из наших рядов Михаила Шишкина. Не повезло и Ване Плеханову. При штурме одного из дворов он случайно попал под свою же гранату. Осколки поразили мягкие части тела. Раны смазали йодом, забинтовали. Плеханов остался в подразделении.
Трофеи наши были богатыми. Наибольшую ценность представляли двадцать захваченных орудий. Количество винтовок, сабель, лошадей подсчитывалось.
Мы с военкомом решили съездить на станцию Зирабулак, где остановился штаб группы. С собой взяли взвод венгерской конницы — в кишлаках и прибрежных тугаях пряталось немало разбежавшихся сарбазов. Но нападать на нас они и не подумали.
— Хорошо, что приехали, — встретил нас Крыжин. — Сейчас проинформирую об обстановке, а потом представлю начальству. Кужело доволен действиями отряда.
Крыжин развернул карту. Он сообщил, что задачи на первый день все выполнили успешно. Самаркандская группа овладела Китабом и Шахрисябзом. Чарджуйская, действуя совместно с бухарскими революционными отрядами, еще 28 августа захватила старый город и крепость Чарджуй, а затем частью сил заняла аму-дарьинские переправы Наразым и Бурдалык, отрезав противнику пути отхода за границу. Главные силы чарджуйцев уже вышли к Каракулю.
