Далее следовали имена еще семи-восьми церковников и итальянских аристократов, с подробным описанием того, чем им помог Вольф, в большинстве случаев освобождавший кого-нибудь из тюрем. На следующей странице были заявления другого сорта. Здесь Вольф делал упор на то, что по его приказу несколько сотен наиболее ценных картин из флорентийской галереи Уффици были перемещены в безопасное место в Северной Италии, когда Флоренцию начали бомбить. Вместе с ними были укрыты различные скульптуры и знаменитая коллекция монет короля Италии, которая, как было сказано, стоила многие миллионы долларов. Вольф заявлял также, что вместе с Кессельрингом он сделал все, чтобы спасти Рим от немецких бомбардировок, в 1944 г. уладил без кровопролития всеобщую стачку в Турине, Милане и Генуе, в которой участвовали около 300 тысяч рабочих, в ноябре 1944 г. вел переговоры с партизанами, в результате которых была объявлена амнистия и население Северной Италии могло больше не бояться призыва в армию Муссолини или в немецкие рабочие команды. В подтверждение этих заявлений были помещены приложения. Одним из них было личное письмо Вольфу от кардинала Венецианского с благодарностью за освобождение из тюрьмы монахини еврейского происхождения. Коротко говоря, генерал Вольф желал показать нам, каким он был хорошим парнем и кто мог бы поручиться за него, в случае если бы мы плохо о нем подумали.
Затем мы с Гаверницем поехали в клинику, куда Вайбель поместил Парри и Усмиани. Медсестра провела нас длинным коридором к палате, где находились два «пациента». Никогда не забуду эту сцену. Парри, который через несколько месяцев станет премьер-министром освобожденной Италии, был столь взволнован, что расплакался и бросился меня обнимать. Он понятия не имел, как и почему был вызволен из Вероны и переправлен на швейцарскую границу эсэсовцами, которые до того момента были его тюремщиками и следователями.
Когда его забрали из тюрьмы, он, вполне естественно, предположил, что его расстреляют или, возможно, депортируют в Германию, где его ждет медленная смерть.
Он сразу же задал мне типичный для себя вопрос: «Какого сорта сделку вы заключили с немцами, чтобы меня вытащить? Да будет вам известно, что для меня неприемлемы какие-либо ограничения свободы моих действий. Я хочу немедленно вернуться в Италию и продолжать бороться с немцами и фашистами».
Я заверил его, что никаких сделок не было, и добавил: «Парри, друг мой, вы вольны вернуться в Италию в любой момент. Но поверьте моему слову, что ваше немедленное возвращение повредит делу, которое вы представляете. Оно даже воспрепятствует действиям, которые могут помочь окончить войну и спасти вашу страну от опустошения». Затем я попросил его набраться терпения по крайней мере на одну-две недели и пообещал, что он вернется в Италию раньше дня освобождения.
Я, естественно, опасался, что Парри вернется в Италию и будет вновь схвачен немцами или фашистами. В этом случае трудно было бы объяснить его побег. Тогда как его исчезновение из веронской тюрьмы может быть выдано Вольфом за обмен пленными или за перевод из одной тюрьмы в другую. Кроме того, я объяснил Парри, как важно, чтобы никто в Швейцарии не знал о его побеге.
После дополнительных заверений в том, что я не купил его освобождение на условиях, которые могут связать ему руки, Парри согласился с моими предложениями.
Затем он рассказал мне (об этом уже упоминал), как Эдгардо Соньо, один из партизанских смельчаков, попытался в форме СС войти в отель «Реджина» в Милане, где вначале содержали Парри, чтобы силой освободить его, но был схвачен, получил ранение и сейчас находится в тюрьме. Не мог бы я освободить и Соньо тоже? Парри не будет чувствовать себя спокойно, пока Соньо в опасности. Представиться германским солдатом само по себе было в Италии крупным преступлением. Я пообещал Парри сделать все, что в моих силах. Перекинувшись несколькими словами с Усмиани, ошарашенным событиями этого дня не меньше, чем Парри, и столь же благодарным, мы оставили их все еще удивляющимися, как это они оказались на свободе.
Вернувшись в квартиру на Генферштрассе, мы с Гаверницем первым делом развели огонь в камине в библиотеке, где собирались разговаривать с генералом Вольфом. Я всегда старался устраивать важные встречи возле камина. В горящих дровах есть некая тонкая субстанция, которая заставляет людей чувствовать себя свободнее и раскованнее в беседе. И если вам задают вопрос, на который вам не хочется отвечать поспешно, вы можете помешать угли в камине и полюбоваться на пламя, мысленно формулируя ответ. Если мне было нужно побольше времени для ответа, у меня всегда под рукой была трубка, которую можно было начать набивать и разжигать.
Чуть ранее десяти часов приехал Гусман с генералом Вольфом. Позже я узнал, что атмосфера в квартире Гусмана с каждым часом становилась все напряженнее. Исчерпав все политические вопросы, гости, за закуской и вином, втянулись в длительную дискуссию о музыке с миссис Гусман, которая прежде была певицей в Мюнхенской опере – Бруно Вальтер, Рихард Штраус, Rosenkavalier. Они вместе вспоминали различные арии и лейтмотивы и даже напевали их – в основном отличавшийся музыкальностью Дольман, Циммер, эстетичный капитан СС, и миссис Гусман. Как мне рассказывали позже, Вольф пытался казаться добродушным и раскрепощенным, но генералы СС не привыкли ждать, и в конце концов он начал барабанить пальцами по столу, возможно в такт музыке, нетерпеливо ожидая телефонного звонка, сигнализирующего о моем возвращении после свидания с Парри.
Когда они ехали на квартиру, Гусман повторил вопрос, который задавал Вольфу уже неоднократно. «Послал ли вас Гиммлер или вы прибыли по собственной инициативе?» – «Гиммлер ничего не знает о моей поездке», – ответил Вольф.
Гаверниц открыл двери двум посетителям, а я оставался в библиотеке. Обмениваясь рукопожатиями с Вольфом, Гаверниц, чтобы снять напряжение, сказал ему, что у них есть общая знакомая, прекрасная графиня Мехтильде Подевильс. Гаверниц напомнил Вольфу о том, как графиня несколько лет назад приезжала к нему в Берлин и просила защитить Романо Гуардини, известного католического философа, которого гестапо грозило бросить в тюрьму. Гаверниц знал, что Вольф помог спасти Гуардини. Эти слова, похоже, помогли Вольфу расслабиться, и его лицо уже не выглядело таким напряженным.
Гаверниц провел его в библиотеку, следом прошел профессор Гусман. Мы расположились у камина. Было предложено виски. Вольф был красивым мужчиной и заботился о своей внешности – нордического типа, с седеющими светлыми волосами, хорошего сложения, он выглядел не старше своих лет, а было ему около 45. Он сел в довольно напряженной позе и вначале говорил очень мало. Беседа велась на немецком. Вольф не говорил по– английски. Мой немецкий был вполне сносным. Гусман попросил у меня разрешения вкратце рассказать, о чем они говорили с генералом Вольфом в течение пятичасовой поездки от швейцарско– итальянской границы до Цюриха. Я согласился, и Гусман, в своей профессиональной манере, пробежался по списку обсужденных тем, время от времени оборачиваясь к Вольфу, который кивал в знак согласия. Суть дела заключалась в следующем: Вольф признал, что война безнадежно проиграна Германией и что западных союзников нельзя разъединить. Он также заверил Гусмана, что о его действиях не знают Гитлер и Гиммлер. Гусман закончил и оставил нас. Его роль на данный момент была исполнена.
