Я закончила и в полуобморочном состоянии убежала в гримерную. Мы сидели с Мариной, я жадно втягивала в себя табачный дым и спрашивала Марину: «Что он сказал?» — «Ничего, слушал и молчал, я следила за ним», — отвечала Марина. Через, некоторое время я снова спрашивала: «Он ничего не сказал?» — «Ничего», — отвечала Марина и смотрела на меня как на помешанную.
На его третьей песне я вышла к проходу. Что творилось на стадионе! Никто не сидел на своих местах, стадион орал, пел, свистел, толпа напоминала море. Все это могло вот-вот хлынуть на поле, смести милицию, а потом и сцену, после каждой песни он сам сдерживал толпу, просил не покидать свои места, но потом все начиналось сначала. После каждой песни толпа скандировала: «Распутин! Распутин! Распутин!». Он начинал петь, и из десятков тысяч глоток вырывался рев восхищения. Такого в своей жизни я еще не видела. Что движет ими, какие чувства он вызывает, как ему это удается? Я не находила ответы на эти вопросы, меня саму тащило броситься в толпу и неистовствовать вместе с ней. На сцене были уже тысячи букетов, мускулистые охранники не успевали уносить груды цветов с поля, фанатки рвались к сцене, и их невозможно было удержать. Я опять ушла к себе, курила. Мне казалось, что меня приняли хорошо, что все удалось, но что все это в сравнении с тем, что сейчас творится на стадионе?!
Я все сидела и ждала, что он зайдет в перерыве между выступлением (на сцену запустили каких-то двух малорослых, худосочных парней), но он не зашел, и только после концерта, когда эскорт милиционеров и охранников препроводил его в автобус через плотную, орущую толпу, сказал:
— Неплохо. Но я буду начинать. Они ждут нас. Ты пойдешь после меня. Потом снова я. Три выхода. Я прямо обмякла в кресле.
— А этот листок написал о тебе правдиво… Почти… — сказал он, и глаза его сверкнули.
Ночью меня мучили кошмары. Я проснулся в холодном поту и долго лежал, разглядывая темноту перед глазами. В ней вдруг вспыхивали и тотчас угасали бледные сполохи, появлялись лица, превращаясь в яркие, мгновенно расплывающиеся пятна. Вот Сергей Саввич. Он сидит рядом, говорит, что мне в жизни может помочь один человек, он как-то видел меня, я ему очень запомнился, и он бы хотел встретиться. Я могу назвать любой ресторан, любое время, или мы можем вместе с Сергеем Саввичем зайти к нему в гости, поговорить о моей судьбе, у него очень хорошая квартира, он профессор музыки, вдовствует уже несколько лет. Сергей Саввич продолжает о том, что у этого человека ну просто необыкновенные связи, он вывел в люди уже не одного молодого человека.
Сергей Саввич возник в моей жизни неожиданно, когда я шатался по разным конторам и предлагал свои услуги, но меня никто не брал — ни прописки, ни образования, ни копейки за душой. Сергей Саввич как-то присутствовал на прослушивании, дал мне свой телефон, попросил позвонить ему, я позвонил, и вот теперь мы идем на встречу с профессором музыки, я волнуюсь, конечно же, я отказался от ужина в ресторане, слишком уж я незавидная особа, чтобы вводить профессора в разорение… Постойте, но это же все было, притом очень давно, Сергей Саввич всю дорогу повторял мне, что такое будущее не ожидало еще никого из тех, кого он знал, у меня природный дар, и не только музыкальный, у меня потрясающая хватка к жизни, он это почувствовал сразу, и профессор увидел во мне не только певца, с которым нужно еще очень много работать, а прежде всего человека будущего. Да, мы шли вот этим длинным коридором, куда-то сворачивали, Сергей Саввич говорил, что это дом особой конструкции, дом очень привилегированный, профессор живет один в очень большой квартире. Мы входим, и я вижу перед собой человека с бульдожьим лицом и выпученными глазами, ведет он себя как-то странно, ужимочки его просто отвратительны. Он показывает мне свою квартиру, говорит, что я могу здесь быть частым и желанным гостем, а если появятся желание и необходимость, то я всегда найду здесь приют. Протягивает руку, называет себя Всеволодом Анатольевичем, а я вдруг начинаю замечать, что в квартире все голубого цвета — шторы, чехлы на креслах и диване, даже ковер на полу — и тот с голубым оттенком. Я сажусь перед столом, уставленным напитками и маленькими бутербродами, пронзенными пластмассовыми стрелами, и холодные, шелковые чехлы скользят вдоль моих рук. Всеволод Анатольевич мечется между самой большой своей комнатой, которую называет не иначе, как «зала», и кухней, а Сергей Саввич говорит, что я очень понравился Всеволоду Анатольевичу своими манерами и природной нетронутостью.
— Что значит — понравился, не совсем понимаю? — неожиданно для него спрашиваю я. — Я же не девушка…
Надоел он мне своей бесконечной трепотней. Голоден, а есть не могу: тошнит от всего.
— Мальчик мой, ты не понимаешь самого главного, — начинает гундосить Сергей Саввич, — главное в жизни — это настоящее мужское братство. Так было всегда, во все века. Никто не был страшен, когда мужчины были вместе, когда они держались друг за друга…
— Вы о чем это? — спрашивает Всеволод Анатольевич. Перед ним поднос с фирменным блюдом — горячими бутербродами с сыром.
Сергей Саввич разулыбался во все лицо:
— Да вот, пытаюсь внушить нашему юному другу, что пока нет ничего превыше мужского братства, все остальное бренно…
— Ну, что вы, Сергей Саввич, нельзя же вот так сразу, это философия, а постигнуть истинную философию нелегко, поверьте мне, молодой человек, к ней приходишь путем грехов, многочисленных ошибок, разочарований. Но когда человек, находящийся у истоков жизни, вот такой, как, к примеру, вы, встречает умудренных жизнью людей, ему все оказывается намного проще, его ведут уже изведанными путями, ему сообщают то, к чему сами пришли очень большой ценой…
От всего этого у меня «крыша поползла». А может, я попал в какую-нибудь секту, или эти двое благородных и чересчур чистеньких недавно сбежали из сумасшедшего дома? Второе, пожалуй, вернее.
Я выпил какого-то сладкого напитка, меня едва не стошнило прямо на стол, я выбежал в туалет и рухнул головой в унитаз. Вернулся я к столу бледный, едва держась на ногах.
— У вас малокровие, молодой человек, необходимо усиленное питание, — сказал Всеволод Анатольевич. — Белки, углеводы и, конечно же, фруктоза в виде свежих фруктов. И все станет на свои места. Я понимаю, что у вас ослабление организма, но мы вам поможем, не зря ведь Сергей Саввич так долго красиво рассказывал о мужском братстве. Оно и в самом делё существует, красивое, искреннее…
Я силюсь открыть глаза, и мне кажется, что я открываю их, я уже не сплю, я слышу их голоса, я не понимаю, где нахожусь.
