С. Я слышал об этом. Разумеется, я не поверил.
М. Герштайн ужасно боялся, что американцы или русские узнают о его штучках на крыше и повесят его.
Сначала с ним случилось нервное расстройство, а потом он решил сочинять для собственного спасения разные истории. В последнюю минуту, когда «друзья» были уже всего в нескольких милях, как вы сказали, он сам вынес себе приговор на чердаке. У меня до сих пор хранится его подписанное признание, если оно вам нужно. Это оригинал. Я отослал одну копию Гиммлеру, а другая хранится в досье РСХА. Я ведь говорил вам, что не стоит делать героев из дерьма, не так ли? И вот вы превозносите человека, который убил стольких заключённых! Вполне сопоставимо с Глобочником, который есть не кто иной, как настоящая скотина в военной фуражке. Злая ирония, не так ли? А теперь вы заполучили Глобочника и его дорогого компаньона Вирта, которых держите на каком-то дорогом курорте, пытаясь вытрясти из них деньги и полный чемодан горячечного бреда, который, оказывается, вошёл в историю.
С. Я всегда считал, что бумагам Герштайна верить нельзя, и я в этом не одинок, но Кемпнер {Роберт M.-В. Кемпнер работал в веймарском Министерстве юстиции. Будучи евреем, бежал из Германии и вернулся туда после войны в качестве судебного следователя. Впоследствии много писал о холокосте.} был в восторге…
М. А, этот. Он служил в Министерстве юстиции Пруссии, пока не сбежал, и теперь он у вас. Вашингтон теперь, наверное, напоминает нечто среднее между психлечебницей и зоопарком.
С. Иногда мне хочется аплодировать вашим замечаниям, но я не могу комментировать их. Теперь, полагаю, мы должны вернуться к другим вопросам, и благодарю вас.
Служебные обязанности Мюллера не ограничивались одной только Германией. Во время войны он много ездил по Европе по делам, связанным с деятельностью гестапо. В этой главе приводится отчёт о результатах одной из его служебных поездок в столицу Франции, вызванной террористическими действиями коммунистов.
М. Большая часть моих поездок во время войны была связана с контрразведывательной и антитеррористической деятельностью в оккупированных районах, главным образом во Франции и в Греции, но мне также приходилось бывать по различным служебным делам в Италии и Испании. После одного визита в Париж в 1942 году возникли большие проблемы, с которыми мне следовало бы вас ознакомить, потому что кое-что может оказаться в определённых документах, и у нас могут появиться сложности, если вы не узнаете об этом первыми.
С. Мне ничего не известно о проблемах такого рода.
М. Что ж, они могут возникнуть. После завершения кампании во Франции у нас не было особых хлопот с гражданским населением этой страны. Естественно, французы не любили немцев, но особой враждебности они не проявляли, и хотя случались инциденты, направленные против наших гарнизонов – их было немного. В конце концов, французы не хотели новой разрушительной войны с Германией. Война 1914 года уже превратила их страну в руины, с них было довольно. Безусловно, они плохо вели себя в Руре, но новой большой войны не хотели. Британцы втянули их в эту войну, и, естественно, Франция стала полем сражения. Они не слишком рвались в бой, потому что в конце концов после 1918 года они получили обратно Лотарингию, и что им было до Гитлера? Мы могли убедиться в этом после ввода войск в Рейнскую область (в нарушение запрета Лиги Наций) в 1936-м. Французы никак не отреагировали на неё, впрочем, мы не очень-то и боялись. И могу сказать, что они тоже не слишком боялись нас. Мюнхенское соглашение только усилило это отношение с обеих сторон. Во всяком случае, как я уже сказал, у наших оккупационных сил не было особых тревог из-за французов. Гитлер придерживался намерения обращаться с французами вежливо, и это отразилось на всей нашей оккупационной политике. Но затем все изменилось. После того как в июне 1941 года разразилась война с Советским Союзом, французские коммунисты по приказу из Москвы начали наносить удары по нашим войскам и иным объектам. Для любого, кто изучал методы работы коммунистов, как это делал я, причины этого очевидны. Коммунисты пытаются бить по своим врагам подпольными методами, которые, как им прекрасно известно, вызывают ответные репрессии и жестокости. Этим они преследуют две цели: первая – вывести врага из равновесия и вторая – заставить его действовать против совершенно невинных граждан и таким образом увеличивать число своих союзников, создать атмосферу, в которой удобнее действовать. Хитрость в том, чтобы не попасться в эту ловушку, но в военной администрации во Франции были люди неискушённые, рядом не оказалось людей из полиции или службы контрразведки, чтобы дать совет. А поскольку лучшие из них,самые эффективные, были из СС, военные не хотели работать с ними… по крайней мере, сначала. Как я уже сказал, после того как началась кампания в России, Сталин почти мгновенно отдал приказ развязать то, что ему угодно было называть партизанской войной, то, что мы называли бандитскими акциями. С обеих сторон эти названия – чистейшая пропаганда. Но подпольщики оказывали сопротивление по всей Европе и на Балканах. Они действовали жестоко, как и мы в ответ, однако в России мы были не только в состоянии удерживать всё то, что захватили, но и в конце концов сумели нейтрализовать большинство враждебных акций. На Балканах было иначе – и из-за свойств характера тамошнего населения, и из-за топографии местности.
Франция же была цивилизованной, густо населённой страной, граждане которой в большинстве своём не хотели никаких неприятностей с немцами. Так называемыми отрядами сопротивления руководили исключительно коммунисты, и они либо контролировались напрямую из Москвы, либо были связаны с де Голлем и контролировались из Англии. Средний француз не имел к этому никакого отношения. Нападения на немцев стали случаться в Париже всё чаще и чаще, так что вскоре от военных стали поступать настойчивые жалобы в адрес полицейских сил… немецких полицейских сил, и французских тоже. В конце концов дело дошло до того, что в январе 1942 года мне пришлось самому отправляться в Париж и заняться расследованием и координацией наших действий. Гестапо официально было чисто германской организацией, а служба безопасности имела более широкие межнациональные полномочия. У СД были отделения в Париже и других городах, а гестапо прикрепило к тем или иным ведомствам своих людей. Моим человеком в Париже был Даннекер, который выполнял функции атташе. Он был приписан к Эйхману, руководившему службой, бывшей когда-то моей… службой эмиграции евреев. Я уже кое-что говорил об этом раньше, но хочу вкратце остановиться на этом ещё раз. Гитлер очень не любил евреев и хотел, чтобы в Германии их не было. После начала войны в 1939 году он распространил этот запрет на все оккупированные нами территории. Как я уже рассказывал, когда я руководил этим иммиграционным отделом, я совершенно чётко увидел, что ни одна страна не хочет иметь дело с евреями. Ваш народ палец о палец не ударил, чтобы помочь им, а французы терпеть не могли евреев. Нашей целью было выслать их куда-нибудь, но особого успеха мы не добились. После начала войны стало уже невозможно отправлять евреев куда бы то ни было, так что они застряли там, где были. Во Франции было небольшое количество польских евреев-беженцев, но поначалу с ними не было проблем. Конечно, здесь нам приходилось принимать в расчёт французов. Они и своих-то собственных евреев не хотели оставлять во Франции, не говоря уже о польских, и в нас –они увидели средство, с помощью которого можно было бы от них избавиться.
