На первом же общем собрании новой смены экипажа через день после отхода из Одессы всем официально представили человека, должность которого была озвучена как «офицер безопасности», призвав к сотрудничеству при затруднениях в любых вопросах. В судовой роли, разумеется, он числился вторым пассажирским помощником. Конечно, большинство из давно работающих на судне легко могли бы назвать еще человека три его полуофициальных и человек десять совсем неофициальных помощников – попросту говоря, стукачей. Первые легко вычислялись благодаря наглости, явно не соответствующей занимаемой какой-нибудь скромной должности, вторые – напротив, вели себя тихо и не высовывались.
Конечно же, были на судне люди, так сказать, «сами в себе» и прежде всего – первый помощник капитана. Такие должности, кажется, существовали в гражданском флоте только двух государств – у нас и в Болгарии. Когда спустя годы исчез Советский Союз и в Морфлоте, как и повсюду, по капле начали ликвидировать все придуманные за это время гадости – первое, что потребовали профессиональные моряки – упразднить этот институт партийных бездельников, катающихся по миру за госсчет. Если на пассажире «Горьком» само существование освобожденного от всех других обязанностей комиссара, призванного следить за морально-политическими настроениями почти четырех сотен человек, ежеминутно вступающих в контакт с «идеологическими противниками», еще можно было как-то, если не оправдать, то понять, то аналогичное существование первого помощника на каком-нибудь сухогрузе, где весь экипаж состоял из 17–20 моряков, и каждый был круглые сутки на виду у всей команды, сводилось к функциям дорогостоящего балласта, крайне раздражающего пашущих в рейсе изо дня в день профессионалов.
Впрочем, эффективность самой этой должности и у нас на судне была невелика по определению. Очень скоро я понял, что внутри экипажа, состоящего большей частью из молодежи, идет своя внутренняя жизнь, мало известная высокому начальству. Изолированные от дома на полгода, а то и год, люди во многом считали себя свободными и от домашних обязательств. Складывались «судовые» семьи, каждый из членов которых имел официальных партнеров на берегу. Это считалось в общем естественным, и часто оставленные дома жены, бескорыстно информируемые подругами, знали, что во время рейса их муж спит с другой женщиной. Поскольку подчас и оставленные на берегу, жены не отличались строгим соблюдением монастырских заповедей, то большинство из них предпочитали такую ситуацию по приходу мужа не обсуждать. Главное, чтобы все контакты оканчивались минимум за полсуток до прихода в любой российский порт, куда, как правило, «половинка» непременно приезжала встречать. Конечно, на практике дело не всегда обстояло именно так, и часто после очередного рейса прежние семьи все же разваливались.
Главной причиной, провоцирующей распад семей, было строжайшее советское правило – стоило только зарегистрировать официально свои отношения, и люди навсегда лишались возможности работать на одном судне вместе. Просто заниматься сексом, не слишком это афишируя и не доводя до разборок, никому не возбранялось. Но стоило людям официально пожениться – их тут же разводили на разные пароходы. Кадровики полагали, что снижают, таким образом, шансы одновременного побега семьи за границей. На самом деле отсутствие возможности легально быть вместе с любимым человеком только нагромождало груз взаимных обид за измены, под тяжестью которого семьи моряков распадались куда чаще других.
Но если такова была ситуация у тех, кто успел усложнить себе существование узами брака, то у холостой молодежи, не ощущающей на себе никакого груза обязательств, оставленных на берегу, не было таких проблем. Люди просто, неофициально меняясь каютами, жили на время рейса совместной жизнью, влюблялись, ссорились, изменяли – и каждый день при этом ходили на работу – кто-то поднимался в один из трех залов ресторана, кто-то спускался на вахту в машинное отделение.
Какой, к дьяволу, первый помощник смог бы предотвратить случай, происшедший в предыдущую смену экипажа до моего попадания на «Горький». Таня Михаленя, – девчонки из службы ресторана потом показывали мне их общие с нею фотографии – невысокая красивая девушка с короткой стрижкой, работавшая на пароходе уже не один год, влюбилась без памяти в парня – официанта по фамилии Онищенко. Больше года длился их роман, все было замечательно, они строили общие планы и собирались, закончив плавать, пожениться. Но затем парня начала угнетать привязанность Тани, о которой знали все, не позволяющая проводить свободное время так, как хотелось. Тем более что при очередной замене на пароходе появилась новенькая. Он стал постепенно отдаляться, и Таня пригласила его на разговор на корму пятой рабочей палубы. Это было как раз в один из дней перехода «Горького» через океан по пути в Европу. Они говорили не очень долго, но Таня почувствовала – возврата к прошлому не будет. Он уже уходил, когда услышал сдавленный крик – оглянувшись, он увидел, что на месте, где только что сидела Таня, никого нет. Темнело и в белом буруне широкого следа, остающегося за кормой турбохода, ничего видно не было. Владимир бросился к висевшему в отсеке телефону и позвонил прямо на мостик. Пока громадный турбоход разворачивался, сыграли судовую тревогу «человек за бортом» и начали спускать шлюпку, прошло минут двадцать. Туристы на верхних палубах, не догадываясь об истинных причинах остановки, с интересом наблюдали за внезапно затеянными учениями. Без всякой надежды на успех искали еще несколько часов. Потом капитан приказал вернуться на прежний курс.
Таниных подруг тщательно допрашивали первый помощник и кгбэшник. Ее соседку по каюте переселили, каюту опечатали. Онищенко положили в госпиталь в изолятор. На всякий случай не выпускали до самого Ленинграда, там списали и навсегда закрыли визу. Я разговаривал с ним год спустя в Одессе. он работал в дорогом ресторане на берегу и не особенно жаловался на судьбу. С новенькой они поженились.
Штатному первому помощнику «Горького» – человеку по имени Игорь Иванович Зайцев тогда повезло – он был в отпуске, и положенный за такое ЧП выговор вроде бы навесили на подменного помполита. А когда еще одна девочка из экипажа, поддавшись уговорам работавшего на судне в составе стаффа – команды турфирмы-фрахтователя – итальянского фотографа, осталась в Англии в Саутгемптоне, он – человек, безусловно, умный и обладающий в пароходстве немалыми связями, видимо, сумел каким-то фантастическим образом спихнуть с себя основную ответственность.
Надо сказать, что был он вообще личностью довольно своеобразной и совсем не однозначной, как большинство встреченных мною позднее помполитов. Среднего роста, загорелый, с резкими чертами лица, он умел без особого труда расположить к себе человека, даже не догадывающегося об истинных причинах проявляемого начальством дружелюбия. Между тем главной задачей его было, походя, накопить буквально на каждого любого вида компромат, который мог бы быть впоследствии использован в нужный момент. Просто так, на всякий случай. Продвижение дальше по партийной линии было, очевидно, его заветной мечтой, а для такого пути наверх существовали свои законы – двигаться, топя других… Говорят, кстати, его жена работала в то время вторым режиссером на Одесской киностудии. Впрочем, наличие жены на берегу никак не мешало в рейсе его регулярным встречам в своей роскошной двухкомнатной каюте со многими молодыми девчонками из экипажа. Особенно ему нравилось, теша свое самолюбие, проделывать это с теми, о ком было известно, что у них уже кто-то на пароходе есть, используя своеобразное право первой ночи. Отказать ему, рискуя закрытием визы, решались не всегда, и кое-кто по позднейшим слухам потом был вынужден на берегу посещать врача для лечения.
