юны мы ни были, мы ощущали жестокость и цинизм британской политики ограничения и даже запрещения еврейской иммиграции, проводившейся с конца 30-х гг. Эта политика блокировала спасение жертв Холокоста до и во время войны, а после войны мешала восстановлению исторической справедливости и препятствовала выполнению Великобританией положений мандата Лиги Наций 1920 г. в части обязательств перед евреями. Мы следили за всем этим и одно время даже играли в «Хагану» – это была подпольная диверсионная организация, созданная для защиты еврейских поселений на палестинских землях.
В дальнейшем вооруженная борьба палестинских евреев приняла более сложную конфигурацию и переросла в войну между Израилем и рядом арабских государств Ближнего Востока. Во всех этих событиях нам виделась некая аналогия с событиями греческой гражданской войны 1947–1949 гг. С политической точки зрения, война в Палестине в эти годы была войной против британского империализма, а греческая гражданская война – войной против мирового коммунизма. Не уверен, знали ли мы тогда о роли Сталина, который хотя и выступил против англичан и поддержал создание государства Израиль, в дальнейшем принял сторону арабов. Таким образом, он бросил на произвол судьбы не только греческих коммунистов, но и евреев, тоже надеявшихся на помощь Советского Союза.
Так или иначе, нам тогда казалось естественным, что молодежь, прошедшая обе этих войны, стремилась получить и совершенствовать свое образование в США. Ведь американское образование предоставлялось всем этим людям бесплатно: они учились на выделявшиеся в массовом порядке гранты и не платили ни копейки.
Но вот наше путешествие подошло к концу. В Нью-Йорке меня ждали старший брат моего отца Константинос (ставший в Америке просто Константином) и его многочисленные дети, а также другие родственники, проживавшие в США уже более полувека. Я уже писал об эпидемии дакоса, из-за которой многие греческие крестьяне в свое время покинули Грецию. Мой дядя был не крестьянином, а хозяином среднего по размеру земельного владения, одновременно занимавшим административный пост в Каритене, однако ему тоже пришлось эмигрировать, потому что земля больше не приносила дохода.
В Америке дяде и членам его семьи пришлось довольно трудно. Они не были подготовлены к тому, чтобы работать своими руками или организовать собственный бизнес, и занялись торговым посредничеством, одновременно участвуя в политической жизни греческой эмигрантской общины.
Надо сказать, что такие люди, как мой дядя, входили в элиту новогреческого государства, оформившегося после освобождения греков от ига Османской империи в 30-х годах ΧΙΧ века. Я уже писал о том, что родина моих предков Каритена находилась в самом центре событий, связанных с борьбой за освобождение. Местная элита играла в этих событиях значительную роль, и из нее, помимо Колокотрониса, вышло немало политических лидеров независимой Греции.
Уезжая в конце XIX века из страны, мои близкие и дальние родственники рассчитывали туда позднее вернуться, поэтому и в Америке они вели активную политическую деятельность, связанную не только с делами диаспоры в Новом Свете, но и с развитием ситуации в самой Греции. Я уже писал, что братья моего отца и вообще большинство нашей родни, эмигрировавшей в США и прожившей там не менее двадцати – двадцати пяти лет, вернулись оттуда после Первой мировой войны и особенно в период Великой депрессии.
Дядя Константин в Грецию не поехал и постепенно занял в Нью-Йорке респектабельное положение, ограниченное тем не менее рамками греческой общины. Его дочери впоследствии отошли от греческой среды и вышли замуж за своих способных еврейских однокашников, которые могли делать карьеру и деньги в Америке более свободно.
Вот эта-то родня и встретила меня в Нью-Йорке. И дядя, и все остальные члены его семьи были мне очень рады и всячески проявляли гостеприимство. Однако я приехал учиться, имел гарантированную хорошую стипендию и, несмотря на радушный прием, не собирался надолго задерживаться у родственников. Поэтому, пожив с ними несколько дней, я сел в автобус и отправился в штат Калифорния, в широкоизвестный город Санта-Барбара. Именно там находилась школа Кейта, в которой отныне я должен был учиться [59].
Прибыв в Санта-Барбару, я немедленно приступил к занятиям. Сразу стало ясно, что и в учебном процессе, и в повседневной жизни все здесь очень сильно отличается от того, к чему я привык дома. Что же касается географии и климата, то у меня было ощущение, что я не уезжал из Греции: то же солнце, то же тепло и то же море, точнее говоря – океан.
Мои первые впечатления на новом месте были связаны с организацией дела в школе. Например, меня крайне удивило, что нас, учащихся, заставляли убирать окрестную территорию. В Греции дети не работали, и хотя мы, молодые греки, прошли через войну, в сравнении с моими американскими соучениками я чувствовал себя настолько избалованным, что мне было стыдно. Помню чувство обиды на маму, которая, безгранично любя нас с сестрой, слишком многое делала за нас и не привила нам тех черт характера, которые помогли бы выжить в условиях жесткой конкуренции. Тем не менее вскоре я научился заправлять свою постель, понял, что и как надо делать, и принялся старательно подражать одноклассникам, которые, происходя из богатых семей, занимались спортом, водили машину, держались независимо и выглядели более взрослыми, чем я.
С точки зрения набора предметов, изучавшихся в рамках учебной программы, разница между школой Кейта и «Афинским колледжем» не была такой уж огромной – все-таки «Афинский колледж» был довольно американизированным учебным заведением. Со своей стороны, элитная частная мужская школа Кейта не была стандартной американской средней школой – она была больше похожа на школу при колледже или подготовительную к колледжу. Соответственно, в обеих школах основной упор был на математику и историю. И там, и там было много занятий спортом.
Хотя были и кое-какие отличия. Не помню, чтобы физика, химия и биология изучались в школе Кейта отдельно, – скорее всего, по американской образовательной традиции, они были объединены в учебную дисциплину об окружающем мире. В «Афинском колледже» мы изучали эти дисциплины по отдельности и для каждой у нас были отдельные большие лаборатории.
В греческой школе у нас в программе была древнегреческая литература и не было зарубежной. В школе Кейта, конечно, никакой древнегреческой литературы не было, зато была английская и американская, а также французская литература. Элементарное обществоведение изучалось в курсе истории. Все эти предметы представляли для меня огромный интерес.
Получил я и скромное музыкальное образование. Некоторое время я учился игре на фортепьяно, но это было недолго. Зато почти год я пропел в школьном хоре. Наш репертуар составляли итальянские мадригалы, Гендель, а также средневековые англосаксонские песнопения на латинском языке. Тогда же я начал слушать виниловые пластинки с записями известных музыкантов, в
