— Вовка! — слышу я голос Саши. — Где наши «яки»?
Я оглядываюсь. Ни одного «яка»! Что за ерунда! Ведь только что они были здесь. Может, я просто их не вижу? Мой самолет, как и самолет брата, вертится, точно брошенная в водоворот щепка. Нас окружают девять фашистских истребителей и от каждого к нам тянется по четыре огненные струи. Кажется, от них некуда деваться.
Гитлеровцы явно решили нас расстрелять. Они ползут выше и выше. И мы лезем вверх, но лезем среди огненных смерчей, бросаясь то к оставшейся пятерке «фоккеров», то к четверке. Воздушные пираты увиливают от схваток. Они решили за один свой самолет получить два наших.
Я уже перестал разыскивать наших истребителей. Их, очевидно, отвлекла какая-нибудь новая группа немецких самолетов. На мои радиопозывы «яки» не откликались. Нам с братом ничего не оставалось, как вести воздушную «дуэль» — двое против девяти!
Высота уже пять тысяч метров! У меня такое ощущение, что все огненные трассы врага направлены прямо в мое сердце. Оглядываюсь на самолет брата. Он прикрывает меня, не допускает, чтобы какой-нибудь фашист зашел мне в хвост, а у самого самолет в сетке огня. Да, мы превратились в своеобразные мишени. Фашисты уже торжествуют, предвкушая победу над нами! Я об этом догадываюсь по их маневрам. Наши лобовые атаки хотя и отвлекают гитлеровцев, мешают им вести прицельный огонь, но все же ощутимых результатов не дают.
Сейчас я с удивлением думаю о той нагрузке, которую выдерживали наши самолеты. Мы с братом бросали их в такие виражи, требовали таких рывков и, если так можно выразиться, «прыжков» вверх и вниз, что, казалось, машины развалятся на части; но они продолжали четко работать.
Бой идет пока без перевеса на чьей-либо стороне. Высота шесть тысяч метров! А мы все продолжаем ее набирать. Выше, выше! Кто выше — тот победит, тот останется жив! Кто ниже — тот погиб!
Делаем маневр: резко разворачиваемся на заходившую к нам в хвост пятерку «головастиков». Между нами короткая дистанция. От лобовой атаки немцы теперь не могут увильнуть, так как это добром для них не кончится.
— Вовка, не вздумай свернуть! Бей гадов! — слышу я гневный голос брата.
Машины стремительно сближаются нос к носу. Мы идем в лобовую атаку против пяти «фоккеров», к тому же к ним на помощь спешит запоздавшая четверка. Я выбираю ведущего фашиста и направляю на него своего «яка». Саша идет со мной рядом. Я не свожу взгляда с немецкой машины. Держу прямо на нее. Рука твердо лежит на гашетках, сжимаю ручку управления.
— Хорошо, хорошо, Вовка! — кричит подбадривающе брат.
Я и сам успокаиваю себя: «Смелее, смелее! Так надо... Отворачивать нельзя. Победит тот, у кого крепче нервы. А если погибнуть, так взяв с собой еще одного гада. Только не прозевать!
Когда самолеты, казалось, вот-вот врежутся друг в друга в лобовом таране, фашист не выдержал, сделал свечу, подставив свой «живот» моим пушке и пулемету. Они сразу же выбросили смертоносный огонь. Фашист, блеснув четырьмя крестами, повернулся на спину, запылал и пошел к земле.
Гитлеровцы замешкались, и Саша этим воспользовался. Он крикнул мне:
— Иду в атаку! Прикрывай!
Самолет брата отваливает от меня и несется на «фоккеров». Я бросаюсь следом за Сашей и вижу, что от его машины к правому «фоккеру» протянулись и как бы прикрепились огненные трассы.
— Есть! — кричит Саша. — Есть, Вовка!
Фашистский самолет клюнул и, задымив, рухнул вниз. Все это произошло во много десятков раз быстрее, чем сейчас рассказываю. Саша бросился в атаку несколько рано, погорячился, и это использовал левый истребитель в четверке «фоккеров». Ему удалось взять в прицел Сашин самолет и дать длинный залп из всех своих пулеметов. Четыре огненных шнура пронзили машину брата, и самолет вспыхнул так ярко, что мне показалось, будто он взорвался!
Нет! Саша перевернулся на левое крыло и, оставляя за собой султан дыма, с высоты в семь тысяч метров пошел к земле, отважно стараясь сбить пламя. Я бросился за ним. Все «фоккеры» ринулись следом.
Саша горит! Саша сбит! Я отказывался этому верить и кричал по радио:
— Сашка! Сашка! Сашка!..
Ответа не было. Неужели?.. Нет!.. Я гнал от себя страшную мысль. Мы неслись навстречу земле в отвесном пикировании. Стрелка высотомера падала: шесть тысяч метров, пять тысяч... три тысячи...
С каждой секундой положение становилось опаснее. От большой скорости, от напряжения мой самолет начал разрушаться... Я позднее установил это подробнее, но тогда только догадывался. В тот момент у меня сорвало кок винта, щитки шасси...
— Сашка! Выводи самолет из пике! — кричал я брату. — Саша, выводи! Саша, выводи!
Брат молчал... Я вышел из пике. На высотомере — тысяча двести метров! Перед нами слой облаков. Прежде чем войти в него, я оглянулся — фашистские стервятники продолжали гнаться. Я вонзился в облака и тут же пробил их. И в этот момент увидел брата. Он выпрыгнул из горевшей машины — передо мной раскрылся белый купол парашюта. Как-то сразу стало легче на душе. Значит, Саша жив. Его самолет, превратившийся в огненный ком, ушел к земле.
Проводив взглядом Сашину машину, я стал кружить над его парашютом.
Как черные вороны, в стороне пронеслись два «фоккера». Остальные вражеские машины остались за облаками. Немцы начали маневрировать. Они хотели расстрелять покачивающегося на стропах Сашу. Нет, не выйдет! Я ловлю в прицел одного фашиста, но мои пулеметы и пушка молчат: нет ни одного снаряда, ни одного патрона. А что если враги догадаются, что у меня кончились боеприпасы? От этой мысли на лбу появляется пот. Но, как учили меня в школе истребителей, — летчик никогда не должен терять присутствия духа.
Я бросил свой самолет навстречу ближнему фашисту, который намеревался прошмыгнуть мимо меня к снижающемуся почему-то слишком быстро Саше. Гитлеровец не выдержал встречи и отвалил в сторону.
Так повторялось несколько раз. Фрицы не принимали лобовой атаки. Принять ее — значило столкнуться и погибнуть. Я был готов отдать свою жизнь за брата и снова и снова шел в атаку. Попытки немцев прорваться к Саше так и не увенчались успехом. Когда же Саша приблизился к земле, они позорно повернули и скрылись...
Небо над нами было чистое. Я направил самолет к тому месту, где на земле белел распластавшийся парашют Саши. Брат спасен! Я вижу, как к нему бегут люди, наши, советские люди. Они в военной форме. Где же это? Оглядываю землю и узнаю местность. Передовая линия фронта проходит километрах в четырех-пяти. Здесь же, в леске, укрыта радиостанция наведения нашей дивизии. Ну, Саша в надежных руках! Теперь скорее на аэродром, узнать о его состоянии. Быть может, он тяжело ранен?
