15–20.
И вот выступление в концертном зале «Октябрь» на Новом Арбате, одной из моих любимых площадок, где выступали в то время все звезды. Там от гримерок идут ступеньки вниз, по ним нужно выходить на сцену.
Я иду по этим ступенькам, навстречу мне — Людмила Марковна Гурченко. А я в ее образе, от Юдашкина: новенький костюмчик, чалма, перья, боа. Гурченко критически меня осмотрела и после паузы спросила:
— Это — я?
— Да.
Я уже имел право позволить себе это.
— Хм…
И ушла.
Потом Гурченко выпустила диск, на обложке которого она сидит на высоком барном стуле в таком же костюме, только золотом. После той нашей встречи она поехала и купила у Юдашкина такой же! Получается, что я диктовал костюмы самой Людмиле Гурченко, и у нас с ней всегда был одинаковый вкус!
* * *
В Театре оперетты был бенефис Людмилы Марковны. Я с цветами сажусь в зал, она блистает на сцене. Все великолепно. Поставили подиум — «язык» в длину всего партера, она ходит по нему, общается с публикой.
И вдруг в одном из номеров я понимаю, что она целенаправленно идет на меня. А я сижу в центре партера, седьмой-восьмой ряд. Она идет, смотрит на меня и делает какие-то знаки. А я не понимаю, что она от меня хочет! Вдруг слышу шипение: «Иди сюда, я сказала!»
Я пробираюсь кое-как через людей, ползу с этими цветами, она меня вытаскивает за руку на подиум, сама при этом поет и кричит мне: «Танцуем! Поехали!»
И мы начинаем танцевать! Это было что-то!
Это — доверие актрисы к актеру. Когда она знает, что партнер сделает именно то, что она хочет. В ее сольном концерте, бенефисе!
После этого я точно могу сказать: Гурченко доверяла Пескову. И я надеюсь, что смог это доверие оправдать.
* * *
О личной жизни Людмилы Марковны я говорить не буду, хоть и знаю очень многое, из первых рук. У нас были доверительные отношения.
Единственный, о ком обязательно нужно упомянуть, — это Асланчик Ахмадов. Он украсил ее последние годы. Он из нее сделал икону. Эти совершенно шедевральные образы мог создать только он, на мой взгляд. Он издал книгу о ней. Он нес ее портрет вместе с ее мужем Сережей на похоронах.
Великий, на мой взгляд, профессионал и человек. Гурченко безумно его любила. Она ему доверяла. Ему и мне. Может быть, просто не успела сказать: «Песков, меня не станет, так ты будешь». Во всяком случае, я хочу в это верить. Я начинаю все свои праздничные концерты с ее образа. И я знаю, что выступление всегда будет успешным.
Да, это моя хитрость. Но лучшее всегда идет первым. И я это говорю не в обиду Алле Борисовне. Пугачева безумно почитала Гурченко, считала ее своим педагогом во многом, как и, например, Клавдию Ивановну Шульженко.
Поэтому Людмила Марковна вошла в историю Аллы Борисовны, как икона, на которую Пугачева равнялась, чтобы стать той, кем она стала.
* * *
Она постоянно приглашала меня в гости, а я, как полный идиот, никак не мог вырваться… Ну кто думает о смерти. Никто не думает, что с нами будет завтра. Живем — и хорошо…
Харьков. У меня гастроли, сольный концерт. Все билеты проданы. И именно в этот день хоронят Гурченко. Как мне сказать Людмиле Марковне «спасибо, что вы были в моей жизни»? Как сказать это в ее родном городе, который рыдает? Как мне это сделать? Ни где-нибудь, не в Иваново, не во Пскове, а в Харькове, где она месяц назад провела свой последний сольный спектакль?!
И я меняю программу. Убираю из начала номер «Сними меня, фотограф». Тишина, гаснет свет. В темноте открывается занавес. Прожектор — контровой сверху. Стоит стул, на стуле — боа. Пошла музыка. И я вхожу в образе Гурченко, сажусь на этот стул. Начинается произведение «Апельсины». Я работаю и ухожу. Выходит ассистент, берет в руки стул, боа. Свет гаснет. Он держит боа на руках. А я — ушел…
Зал стоял. Весь. Молча, в полной тишине, муха не пролетит. Я быстро переодеваюсь. И начинается шоу!
Уверен, Людмила Марковна сказала бы: «Умничка».
Концерт для двоих и ромашковое поле (София Ротару)
Концерт «Песня года». Я отработал номер, ухожу за кулисы. Точнее, не за кулисы, а за задник сцены, там очень маленькое пространство, и провода, провода… Проходить там нужно было очень аккуратно.
Я иду и чувствую, что за мной крадется еще кто-то. Я машинально протягиваю руку, нащупываю руку того человека и шепчу: «Аккуратно, аккуратно». Чувствую, рука женская. И вдруг слышу голос: «Сань, а меня-то когда будешь пародировать?» Я говорю: «Сейчас, погоди, выйдем…», при этом все равно не понимаю, кто же за мной идет. Когда мы вышли на свет, я понял, что вел за руку Софию Ротару!
Конечно, она тут же вошла в мою программу.
У нас с ней был интересный случай. Думаю, София Михайловна не обидится, если я о нем расскажу.
Звонит как-то мне часов в девять вечера мой хороший приятель А. и говорит:
— Сань, надо, чтобы сегодня, в 11 часов, на сцену вышли Алсу, ты и Ротару.
— А как ты себе это представляешь? Сейчас же девять вечера…
— Да я никак не представляю, это ты должен представлять, как это будет. Короче, я жду. Вот адрес.
Что делать. Звоню Алсу. «Я на дне рождения у папы, в Казахстане, не могу». Звоню Ротару.
— Соня, срочно!
И она тут же отвечает:
— Еду.
— Отлично, готовься.
— Поняла.
Мы тогда были соседями. Я жил в высотке на Баррикадной, а она — за Московским зоопарком.
Ехать до площадки 15 минут. Я звоню А. и отчитываюсь:
— Алсу не может, Ротару готова.
— Сань, нет проблем, молодец.
Р. едет к нему, получает деньги, потом за директором Ротару, она садится в машину, он ее везет на площадку. Коллектив я моментально обзвонил, собрал, приехали.
В 11 все были готовы к выходу на сцену.
Первой выходит Ротару, поет три песни. Все великолепно. Заходит за кулисы и говорит мне:
— А ты куда меня привез?
— В ресторан вроде.
— Мда… хороший концерт.
И пошла переодеваться. Выхожу, отрабатываю первый номер. В середине второго (работаю Зыкину) А. прямо из зала кричит мне:
— Сань, обожди (я не обижаюсь, понимаю, что он имеет на это право, поскольку платит деньги). — Где Ротару?
— В гримерке, переодевается.
— Пригласи ее еще раз.
Я прихожу к Соне. Говорю:
— София Михайловна, дорогая моя,
