“Корабль экстренно к бою и походу приготовить!”
Медленно, как будто вырываясь из тяжкого плена дремоты, крейсер будит в себе орган за органом, систему за системой. Подогревая внутренности радиолокационных станций, ЭВМ артиллерийских постов, ощетинившись сигналами срочных донесений, разминая застывшую смазку своих суставов, он готовится встать на защиту тех, кто создал его, начинил разумом и силой, кто вымыл и смазал его раны. Каждый на своем месте. Сошедших на берег товарищей заменяют те, кто на корабле. И пусть нагрузка на человеческую единицу возрастет до предельных значений, пусть две руки выполняют работу десяти рук, пусть мозг человеческий перегревается от напряжения, пусть нервы не справляются с количеством проходящих через них сигналов, но в точно назначенное время, крейсер должен выбрать якоря и, оборвав пуповину, связывающую его с Землей, тяжело проворачивая винты, двинуться к цели.
Крейсер спит. Тревожно в койках ворочаются уставшие за день моряки. Да будет благословен этот сон, дающий возможность спокойно спать огромной стране, так часто незаслуженно забывающей сынов своих. Но она – мать! Мелким обидам здесь не место. Нет! Не Родина забывает! Она же мать! Забывают люди, погрязшие в сытости и чванстве, уткнувшие свои носы в упругие груди своих молоденьких любовниц. Люди, которых звон электрического будильника по утрам заставляет прятать в пятки атеросклеротическое сердце. Которые, накушавшись кофию, дергая на трибунах черные пряди волос, кричат о непроизводительной сфере военных. Ладно, замнем для ясности.
Был двенадцатый час ночи. Я сидел в каюте с Крачиловым и Черемисиновым. Три лейтенанта. Несложный по содержанию разговор, заваренный по флотскому рецепту чай, помогали коротать время в ожидании ночной проверки вахты. (Лейтенанты по злой иронии судьбы всегда почему-то вахту проверяют по ночам.)
Черемисинов, штурман наведения авиации, назначенный на крейсер в ожидании должности по своей специальности, отдыхал. “Компанейский” (флотск.), с саркастическим складом ума и живой натурой, он томился от безделья, но приказ об отправке его предшественника на пенсию запаздывал, медленно кочуя из сейфа в сейф военных столоначальников. Приходилось ждать, что как известно, занятие не из приятных, даже для привычных к ожиданию моряков. Друзьями было решено использовать грядущий воскресный день в познавательных и благородных целях. Во Владивостоке есть что посмотреть: краеведческий музей, мемориалы, музей флота, картинная галерея, различные выставки. Можно поехать за город, осмотреть живописные окрестности, посетить ТЮЗ, драматический театр, концертный зал филармонии, цирк. Можно поехать на остров Русский – чудеснейший уголок планеты. Можно очень многое. Стоит только захотеть.
Наконец, воскресное утро наступило. По-дальневосточному ярко сверкало солнце. Город, залитый потоками света, манил к себе миллионом соблазнов. “Все дороги, все пути” были открыты. Два компаньона (Крачилов оставался в дежурной смене) решили сначала вкусно позавтракать, игнорируя корабельный сахар и чай, а затем двигаться по стезе просвещения, ощущая приятную тяжесть в желудках. Степенно, но с нетерпением, сошли на берег, отдав честь Военно-Морскому Флагу и получив ехидное напутствие вахтенного офицера.
Центр Владивостока сразу же за воротами КПП. В это время город испытывал трудности с питьевой водой. Кто-то где-то что-то прохлопал, вовремя не спланировал, отправив “на верха” победную реляцию. А город задыхался от жажды. Столовые не работали – нечем было мыть посуду. Из пяти ресторанов, в которые мы пытались попасть, двери гостеприимно не распахнул ни один. Везде кушали делегации, прилетевшие на Дальний Восток в бархатный сезон за государственные деньги обмениваться опытом создания шедевров кожевенной и рыбообрабатывающей промышленности. Город, охраняемый моряками, отказал в трапезе своим же защитникам. Спрос рождает предложение. И оно родилось.
– Давай-ка, Петя, поедем в “Лесную заимку. Там уж мы точно покушаем.
– Но ведь в этом случае срывается вся наша культурная программа.
– Что же делать? Ведь в желудке, кроме завтрака, так предусмотрительно проигнорированного нами, не было и обеда, а время его уже наступило.
Черемисинов был прав. Как всегда. Если не было рядом начальства. Духовную пищу пришлось оставить делегациям, добросовестно переваривающим командировочные деньги в виде даров тайги и дальневосточной кухни.
Такси подвернулось быстро. Водитель даже не сделал попытки заявить, что едет по заказу или в парк. Причина для этого нашлась в виде похрустывающей красненькой в руке пассажира. А это вдвое больше тарифа. Выехали за город. Оранжево-желтая тайга по обе стороны дороги, залитая солнцем и опутанная паутиной, была сказочно прекрасна. Хотелось снять шляпу и поцеловать ее прямо в прелую, пахнущую тайной листву. Даже Тургенев, мастерски писавший природу, остановился бы в нерешительности перед этим великолепием. И только Шишкин, Тургенев, Айвазовский, вместе отсидевшие на корабле в течение полугода, сумели бы изобразить сотую часть этого земного рая. Хорошо! Душа отдыхала и пела одновременно. Хотя Пугачева, возможно, и не приняла бы такого сочетания.
Ресторан “Лесная заимка” находится в тайге, на полпути между Владивостоком и Артемом. Километрах в двадцати пяти от города. Выстроен он в стиле староверческого барокко. Весь из ошкуренных круглых бревен, с башенками московского Кремля, этот храм чревоугодия наминает постройки времен Юрия Долгорукого и соляных бунтов. Массивный прочный забор “от соседа”, тяжелые дубовые резные ворота... Хочется надеть медвежью шубу и подъехать на тройке с ямщиком на облучке, перекреститься, потребовать квасу и соблазнить дочь станционного смотрителя.
Ворота были заперты. Изнутри. Друзья долго стучали. Слышалось недовольное сопение, словно Черномор со своей свитой готовился броситься в атаку, отражая налет коварных хунхузов. Наконец, ворота приоткрылись. В щель выглянул привратник, одетый в крестьянскую русскую рубаху конца восемнадцатого века, казацкие шаровары и хромовые офицерские сапоги образца 1965 года.
– Мест нет, ребята. И даже за трешку. Фактически.
– А если не за трешку?
– Пойду, спрошу.
Ворота захлопнулись. Но ненадолго. Минут через пять широким жестом, должным означать размах натуры и широту души, друзья были приглашены во двор.
Под навесом за столиками, а вернее, за обычными колодами, на деревянных колодах-баночках сидели гости, лениво потягивая пиво или что-то покрепче. Зал был занят полностью. Молоденькая дочь смотрителя пригласила продрогших в пути путешественников в отдельную горенку, так называемый банкетный зал. Он был совершенно пуст.
