Ну, приниматься за дело.
Михайло вчера знал, что отец опаздывает к Баневу. Когда он водил лошадей к кузнецу, ему встретился Банев, подъехавший поправить разболтавшуюся у лошади подкову. Он уезжал в Вавчугу и сказал Михайле, что приедет завтра к полудню.
Издавна повелось, что за неграмотного Василия Ломоносова в волостном правлении расписывался Иван Банев. Случалось, что и в отсутствие Василия Дорофеевича приходилось Баневу за него расписываться по срочному и важному делу. Все знали о полном к нему доверии Василия Дорофеевича.
Не предупредит ли, уезжая, отец Банева, чтобы тот не подписывал поручительства, если бы он, Михайло, его попросил? Как обернется все дело, если отец предупредит Банева? Лучше, если они не увидятся. И он не сказал отцу о том, что Банев собирается уезжать. Отец опоздал к Баневу.
Не застав своего приятеля и подосадовав по этому поводу, Василий Дорофеевич строго-настрого приказал жене Банева, чтобы она передала мужу о его деле, как только тот приедет. Чтобы Банев ни в каком случае не подписывал Михайле поручительства! Хотя на сердце и не было спокойно, но откладывать свой отъезд Василий Дорофеевич не захотел.
Михайло вошел в избу Банева, снял шапку, поклонился хозяину и сказал:
– С делом к тебе, дядя Иван.
– С делом? Хорошо. Как по делу, стало быть, и потолкуем. Сядь-ка.
Михайло сел.
– Ты бы полушубок снял.
– Тороплюсь очень.
– A-а… Вон как… Торопишься. С каким же делом пожаловал?
– В Москву собираюсь.
– Ну, дело немалое. – И, окинув Михайлу подозрительным взглядом, добавил: – Прощаться пришел?
Михайло не отвечал.
– А с чем же в Москву собираешься? Будто я не слыхал, чтобы отец рыбный обоз на Москву поднимал.
– Я не по торговому делу.
– По какому?
– Учиться.
Банев молчал.
– Дядя Иван, от тебя помога большая нужна. Сам грамоте учен и книги читаешь и не раз меня за усердие хвалил. И обещал, коли случится нужда, в ученом деле помочь.
– Сказывал.
– Вот и подошел срок.
– В чем же тебе от меня будет помога?
– Чтобы идти в Москву, потребен пашпорт, а чтобы его получить, нужно из волости поручительство: что подушная подать, когда меня здесь не будет, продолжаться станет.
– Все это хорошо знаю. А кто за тебя подушный оклад исполнять будет?
– Как и раньше, отец. Для волости в том расписаться надо.
Банев посмотрел на Михайлу внимательными глазами.
– Надо твоему отцу ко мне с той просьбой.
– Отца нет дома: в Архангельск уехал.
– A-а… Незадача для тебя какая. Обождать-то его не хочешь ли? Почему бы не обождать? А?
– Дядя Иван, отец-то неграмотен. Ты за него всегда расписывался. Так повелось. Ежели бы он и был здесь, все одно тебе подписывать.
– Скажи пожалуйста! Ведь правда! Истинная правда! Делать-то мне что?
Банев встал, прошелся по избе и остановился перед Михайлой:
– Отец твой вчера был у меня, сказывал, что в город уезжает, и просил, чтобы я пока доглядывал за тобой. Он так и думал, что ты, пока его не будет, уйти постараешься. И сказал, чтобы поручительства тебе я не подписывал. Понял?
Лицо Михайлы было спокойно: он ничуть не удивился.
– Будто не удивлен?
– Нет.
Тогда удивился Банев:
– А есть с чего!
– Я знаю, что отец у тебя, дядя Иван, был, и знаю, о чем должен был с тобой говорить.
– Хм! Голова-то на плечах. Откройся-ка.
– Что отец шел – видел, о чем должен был говорить – догадался.
– И после всего этого ко мне пришел?
– Да.
– Почему?
– Потому, что верю тебе, дядя Иван, и знаю: добра мне хочешь.
– Ты хитрый, Михайло!
– Это не хитрость. Просто на добро прежде всего считаю, им меряю.
– Смотри-ка! Не ошибешься ли на том в жизни?
– Думаю, что нет.
– Это, значит, я тебе подпишу отпускную. А Василий Дорофеевич об том и просил, чтобы того не делать.
– А ты этого, дядя Иван, не мог бы ему обещать.
– Ну, брат, этак от тебя ничего не утаишь!
– А разве пообещал бы?
– Нет.
– Давно знаю: правду в моем деле видишь.
– Как улещиваешь-то!
– И знаю: перед правдой не отступишь.
– Так-так… Еще меду добавляешь.
Банев остановился перед Михайлой. На лице его изобразилось внезапное и сильное подозрение.
– Погоди-ка, погоди. Ты отцу-то вчера сказал, что я уезжаю? Чтобы он поспешил ко мне с разговором? А?
– Дядя Иван… Ведь я тогда еще не знал, что отец к тебе пойдет…
– Ага… Вон как. Когда же узнал?
– Когда отец уж пошел к тебе, дядя Иван.
– Ну, другое дело, другое. – Банев рассмеялся: – Так не хитрый? А?
– Дядя Иван… Всей моей жизни сейчас решение…
У Банева изменился голос:
– A-а… Вот… Ну ладно, ладно! – Он тронул Михайлу за плечо. – Ты ничего. Ты не печалься. Все образуется. Так. На Москве-то как устраивать свое дело будешь?
– В школу поступать буду. Есть там Цифирная школа, что на Сухаревой башне, и Славяно-греко-латинская академия. В академии науки-то глубже, да недавно новое препятствие к поступлению туда вышло.
– Какое?
– В ту школу был доступ крестьянским детям. А ныне указ вышел: запрет.
– Так. Почет оказан. Это, стало быть, новая власть уже после смерти государя Петра Алексеича жалует. Да-а… – Банев подумал. – Ну вот, скажем, уйдешь ты в Москву. Ладно. А, думаешь, отец до Москвы не достигнет?
– Самое трудное дело – это пашпорт да отпускную здесь получить. Все остальное легче.
– Тебе пашпорт, а мне к отцу твоему да и к Богу с ответом.
Михайло вздохнул:
– А в хорошем Господь не выше ли земного?..
Банев улыбнулся:
– Хитрый, хитрый! – Он взял шубу, надел шапку, кивнул Михайле: – Эх, беда, беда! Лошадь-то только лишь отложил, а теперь опять закладывай. И отдых бы костям с дороги нужен: не молод. Да вот поди ж ты!
В волостном правлении Банев потребовал книгу для записи поручителей.
Когда в книгу все было вписано, он сказал:
– Вот послушай-ка. – Он прокашлялся и с расстановкой начал читать: – «1730 года, декабря седьмого дня отпущен Михайло Васильев сын Ломоносов к Москве и к морю до сентября месяца предбудущего 1731 года, а порукою по нем в платеже подушных денег… расписался…» Да. Вот и расписался старый простофиля Иван Банев. И что это я раскис, сам в толк не возьму!
Они вышли и направились к саням.
– Ну, иди на свое дело. Господь с тобой.
– Спасибо, дядя Иван.
– Теперь ты в Холмогоры?
– Да. В Холмогоры, в воеводскую канцелярию за пашпортом.
– К примеру, пашпорт получишь. А как же с указом? – спросил Банев.
– С каким?
– С тем, что вышел о крестьянских детях.
– Ивана Ивановича Каргопольского, дядя Иван, знаешь?
– Слыхивал. Будто доброй души.
